Лука потряс головой, как будто и в его уши кто-то засел с ансамблем, и сказал:
– Она поет, чтобы ты поверила и перестала бояться ночных полетов!
– Кто это «она»? И о каких полетах идет речь? – не понимала я.
– Её зовут Астра, – прошептал Лука. – Они знают, что Камилла совсем плоха. Они также знают, что она не может вернуться назад. Сама не может. Это закон. Да и возраст не тот. А вот тебя могли бы впустить. Но они не верят тебе. Пока не верят. Один раз ты уже оказалась у ворот, но испугалась…
– Любой бы испугался! – возмутилась я. – Я думала, что сойки разобьют меня о землю вместе с коляской!
– Да, чтобы не бояться, ты должна знать правду, – сказал оками.
– Allez,continue, Luca. On doit finir jusqu'à l'aube[90], – врезалась в разговор Стрикс и противненько щелкнула костяшками пальцев. – Je m'entraîne,[91] – объяснила она.
– Всё, больше не поет! – воскликнула я.
– Чувствует приближение земного солнца, – объяснил Лука. – Если я не вернусь домой вовремя, то меня ждет наказание, и я больше не смогу спуститься на землю. Лет сто. Но самое страшное, если меня лишат дара понимать человеческий язык, – фыркнул Лука. – Наверняка они уже знают, что я унес остатки китовьего молока Камилле. И конечно же понимают, что это последние капли, собранные ей.
– Ты говоришь о них как о богах. – Мне показалось, что Лука волнуется не меньше меня. Что от его рассказа будет зависеть если не моя, то жизнь Камиллы точно.
– Они не боги, – серьезно сказал Лука. – И у них нет богов. Царица Астра добра и справедлива, царь Арходас силен и рассудителен, а Гензель… – улыбнулся Лука и причмокнул: – Гензель для меня навсегда останется вредным, но смелым мальчишкой. Это история о драконах и людях. История, в которой твоя бабушка сыграла важную роль.
– Je veux entendre tout depuis le début encore une fois[92], – не выдержала Стрикс.
Лука набрал полную грудь воздуха, и мы снова отправились в зимний Петроград. Ровно к полудню.
– La Cigale, ayant chanté
Tout l'été,
Se trouva fort dépourvue
Quand la bise fut venue,[93] –
осознавая каждое слово, медленно произносила Камилла.
Она то вытягивала губы уточкой, чтобы придать себе утонченный образ парижанки, то прижимала язычок к нёбу, чтобы четче выговорить типичную французскую «r». Получалось у неё неплохо. Даже несмотря на то, что в квартире уже витал дух праздничного обеда: её любимых шоколадных кексов, мятно-земляничного чая и наверняка чуть кисловатой кряквы в медовом соусе…
Аврора, горничная, всегда напоминавшая Камилле раздобревшую персидскую кошку, важно расставляла на круглом дубовом столе вазочки с разными лакомствами и раз за разом поправляла кончиками своих розовых пальцев небесно-голубую скатерть. А та, выждав, когда мадам скроется на кухне, из вредности вновь сползала со стола.
Камилла, поборов вкусненькие ароматы угощений, с ещё