– Пехота?
– Так точно!
Так я сам себя определил в пехоту, а посему был, с точки зрения десантного командования, обязан заниматься караулами, разводами, построениями, ночными поверками часовых – словом, всей пехотной суетой. Мне это было привычно, караульную службу я знал, а об уставах и говорить не приходится. Впрочем, о них никто не вспоминал. Полк только приступал к формировке на основе чудом выживших из боевого сбора десантников, которым пока еще было не до того, чтобы заниматься поступившим пополнением. Они еще переживали чудо собственного спасения, горячку скоротечных боев и гибель товарищей. Я их понимал, выполнял всю повседневную рутинную текучку строевой жизни, но как же я им завидовал! И так мечтал попасть в их окружение на любые роли. Даже на роль “выпить подано”. Льготы были почти безгрешными: я просто хотел послушать их рассказы, еще не понимая, что десантники, побывавшие в боевых сбросах, больше всего на свете не любят рассказов о том, что с ними случалось по ту сторону фронта».
Вскоре Борису Львовичу выдали очень хороший ватный комбинезон, стали прибывать кандидаты в десантники, и полк приступил наконец-то к «ежедневной и весьма жесткой программе подготовки завтрашней воздушной пехоты». Начались прыжки.
Далее Бориса Львович вспоминает: «Мы совершили по шесть прыжков, в том числе четыре с полным снаряжением и два – ночных. (…) Все шло удачно. Я удачно приземлился, удачно гасил парашют, удачно скатывал его и волок к месту сбора. И так шло до первой половины марта.
16 марта 1943 г. наш взвод поднялся по тревоге, когда было еще темно. В оружейной комнате выдали снаряжение из запечатанных отсеков, и мы поняли, что сброс будет боевым. Это знали и бывалые оружейники. Помогая каждому подогнать одежду и оружие, они после обязательного приказа “попрыгать” молча клали руку на плечо.
Мы грузились в уже прогретые и готовые к старту “дугласы” в сером предрассветном полумраке. В первый – командир с полувзводом, во второй – я со своими восемнадцатью бойцами. И не успели как следует рассесться на узких боковых скамьях, как самолеты пошли на взлет.
В “дугласах” было тесно и холодно. Кажется, мы молчали, не помню. Помню, что я только собрался заговорить, покопавшись в памяти и подобрав что-то смешное, как зажглась лампочка над кабиной пилотов, а возле дверей появились рослые фигуры выбрасывающих. (…)
Внизу дул резкий ветер, и я, упав на бок, сразу же отстегнул парашют, чтоб меня не уволокло. Тут же вскочил на ноги и оглянулся.
До сих пор мне снится эта точка моего первого боевого