– А как же женщин будете величать? – не удержался, язвительно спросил Львов.
Однако Ангел сделал вид, что не услышал этого вопроса.
– Так вот, хочу я, братва, прояснить вам обстановку, чтоб, значит, мозги вам чуток прочистить. Может, чего поймете! – Ангел склонился к карте, продолжил: – Тут вот сейчас красные. Отступают… Тут – белые. Наступают. Вроде бы как все складывается в вашу пользу, – он взглянул на белых офицеров, а затем перевел взгляд на красных командиров, – и не в вашу пользу. Но это обман зрения. – И, сделав большую, выразительную паузу, торжествующе добавил: – На самом деле все складывается в мою пользу…
Ангел несколько раз прошелся по горнице, снова остановился перед полковником Львовым, спросил:
– Понимаешь?
– Нет, – чистосердечно сказал полковник, считая, что ложь даже перед таким человеком, как Ангел, унизит его самого.
– Во-от. Вы все много учились и маленько заучились. – Он хитровато зыркнул взглядом в сторону красных командиров: – Кроме вас, ничему не обученных. Мы тоже, правда, в грамоте не сильны, но вот до чего дошли своим собственным мужицким умом. Война идет где? Вот здесь… – Он указал на карту. – На железных дорогах. И слава богу, воюйте себе на здоровье! До ближайшей железной дороги сколько верст? Сколько, Мирон? – Лицо у батьки вытянулось, и он стал похож на большую переевшую мышь.
– Тридцать две версты с гаком, батько! – с готовностью ответил Мирон.
Батька благосклонно посмотрел на него.
– Тридцать две версты. Верно. А то и поболее, – согласился Ангел. – Это в одну сторону, а в другую – до Алексеевки, Мелитополя, Александрова, считай, все триста будет. А в третью сторону, – неопределенно махнул он рукой, – тоже за неделю не доскачешь… и в четвертую… Все, где железные дороги, то – ваше, а остальное, стало быть, – наше, мужицкое. Тут мы хозяева, хлеборобы… Вот вы навоюетесь, перебьете друг дружку. А которые останутся – есть захотят. А хлебушек-то на железной дороге не родит. К нам припожалуете. Поначалу с оружием. Но мы, значит, кое-что предпримем, чтоб отбить у вас охоту с оружием к нам ходить. Ну, вы тогда с поклоном: есть-то хочется. Мы вам дадим хлебушка. В обмен на косилку, на молотилку, на иголку с ниткой… Так и заживем по-добрососедски. Потому мужик без города может прожить, а вот город без мужика… – Ангел сложил пальцы, показал всем кукиш.
Мирон не выдержал, прыснул в кулак, да так и застыл, лишь плечи у него тряслись от смеха.
– Мужицкое, значит, государство? – спросил жестко и непримиримо полковник Львов. – Мужицкая республика?
– Что-то навроде этого. Государство, республика. Придумаем, какую названку дать. И государство как, и баб. Сами не придумаем – вы поможете. Не бесплатно, нет! За хлеб да за сало будут у нас и ученые, и те, что книжки пишут. Все оправдают, про все напишут. – Ангел снова подошел к полковнику Львову, поднял на него тяжелые, похмельные глаза: – Я к чему веду? Если вам все понятно, предлагаю