Весна. Исаак Дан

обратной дороге людей было меньше, но сперва на ней висел кто-нибудь, неустанно толкующий о несданных зачетах, а, когда, наконец, эта гнида проваливалась, Аню не хотели оставить одну. Непременно садились рядом, вставали, упирая в её колени мерзкие портфели и сумки. Не говоря о тех, что желали знать который час, как пройти туда-то и туда-то. В самые неудачные вечера кто-то просто жадно пялил на неё глаза. Один такой тип, пытаясь с ней познакомиться, увивался вслед до самого подъезда. Он был до дикости нахален и непроходимо глуп, трещал без умолку, но Аня не послала его ко всем чертям, умея это делать отменно. Плетясь от остановки до дома одна, она порой с досадой замечала, что с тайным страхом озирается. Не возникнет ли откуда-то из сумерек человек в чёрном пальто с огромной белой собакой. Унизительно думать об этом, раздражалась Аня на себя. Но, дойдя до порога, испытывала облегчение.

      Как было бы прекрасно, если бы при этом дома она могла остаться одна. Но она возвращалась так поздно, что, естественно, там уже была мама. С расспросами наготове – сдала, не сдала, почему, понимает она или нет. Со своими бессмысленными порядками на кухне, когда всё, словно нарочно, ставилось не туда, куда нужно. Единственный способ заставить её замолчать был – уткнуться в книги. Голова уже не работала, тексты расплывались у Ани перед глазами, но сидеть с ними – создавало иллюзию покоя. Мама, естественно, не испарялась, а напротив подчёркивала своё присутствие, то гремя на кухне, то шебурша в шкафу, ей обязательно надо было перекладывать что-то с места на место, производить какие-нибудь действия и раздражать Аню. А когда Аня впервые за весь день стряхивала сон, чуточку оживала, она не давала смотреть телевизор, не давала читать. У Ани не было сил пререкаться, она, как маленькая девочка, ложилась в кровать, чтоб её, хоть ненадолго, оставили в покое.

      Мама быстро засыпала, и Аню уже никто не окружал. Сон бежал от неё. Она ворочалась или лежала плашмя. Зажигать свет или уходить на кухню было бессмысленно – мама тут же бы всполошилась. Мыслей почти не было, изредка о чём-то мечталось. Аня чувствовала тоску особенно остро, ей никто не мешал.

      Тоска приходила к Ане всегда незаметно. Она нисходила на Аню, как тонким, витым покрывалом, кружась на ветру, на землю ложится снег. Из снов, из предчувствий, усталости, неутоленных желаний, из страхов ткалось покрывало для Ани, вдруг становилось упругим и плотным, закрывало весь мир. А затем хладнокровно душило. Воздуха, воздуха не хватало Ане, всё в ней рвалось навстречу простору, сильному вдоху, но… Вдохнуть Аня не могла.

      Хотя так кипело внутри от надежд и тревоги, нетерпения – сейчас же сорваться, бежать, искать – пощады, прощенья, торжества, наказания, ласки, свободы – искать чего-то, чего не было у Ани, не могло быть. Но кипело напрасно. Аня не могла дышать свободно и счастливо. И мир вокруг блек.

      Аня ждала новый день. Ей грезилось, вот, рассветёт, на окнах, на стенах, на слякоти, в воздухе заиграет солнце, расколдует её, принесёт ей свободу. Воздух свежий, сырой. Лёгкость. Пение птиц. Уже весеннее щекотание