И хотя я не умерла (все же израильская медицина известна своими немалыми достижениями), но добрых, вернее, совсем недобрых два месяца выкарабкивалась из «цыганской истории», – как ее называл Борис. После чего дала ему крепкое слово не приближаться к этим своим соплеменникам ближе чем на пушечный выстрел.
– Кстати, – запоздало усмехаясь, заметил мой муж. – Должен тебе сказать, что когда ты с ними торговалась, а потом дралась… ну, в общем, не обижайся, но… но все трое вы были ужасно между собой похожи.
С тех пор я слово свое держу: не приближаюсь. Да и цыган-то у нас в Иерусалиме – раз, два и обчелся. Живут они небольшой группкой в Старом городе с незапамятных времен. По виду – совершенные арабы. Ну а я, с другой стороны, кто? Меня в американских аэропортах всегда досматривают с пристрастием, так как похожа я на интеллигентную арабку.
Словом, цыганская тема в моем творчестве себя, что называется, исчерпала… Впрочем…
На днях я выступала в Холоне.
После выступления подходит ко мне женщина и говорит:
– Знаете, я из Томска. У меня к вам «передачка». Моя соседка – она цыганка, зовут Настя. Сидит почти перманентно. На днях вышла после очередного срока, но, конечно, скоро снова сядет. Так вот, им на зону попала ваша книга «Цыганка» и произвела на тамошнюю публику сногсшибательное впечатление. Ну и Настя мне говорит: «Людка, ты в Израи`ль едешь. Найди там Динурубину. Она наша, у нее, понимаешь, родственница – цыганка. Так что передай: если попадет в тюрьму, пусть просится к нам на зону, на нашу 385-ю, строгого режима. А мы ее греть будем, всем поможем, она ведь наша. Так и передай: будет в законе».
Я, понятно, рассмеялась, а потом задумалась: надо же, какая душевная расположенность данной читательской аудитории к данному писателю. Большая честь, как ни крути…
И колобродит во мне эта капля крови, ртутью бежит по венам, сердце греет. Не без улыбки благодарной иногда думаю: а что, не податься ли на нашу 385-ю, строгого режима?
Дина Рубина
Рассказы
Фарфоровые затеи
Памяти Асты Давыдовны Бржезицкой
Она крошечная, смуглая, иссушенная – словно обжиг прошла. Седая косица, заплетенная сзади. Глаукома, уже оперированная, но прогрессирующая.
– Гуленька, деточка, не бойся, она не страшная, не укусит… Нет, не верит никому. Видишь, кто бы ни пришел, она под диван забивается. Деточка. Настрадалась от добрых людей…
Что это за свертки ты вытаскиваешь, какого черта? У меня все есть, я сама тебя сейчас накормлю… Ну не хочешь – сиди голодной. Ты не против, что я на «ты»? Имею право: девяносто лет – это уже не возраст, это эпоха…
…Пойдем сядем на диван… он называется «Шурик». У меня сосед был Шурик, таксист, я упросила его поехать со мной купить новый диван. Вроде как он мой муж. Шурик говорит: «Да у меня на морде написано, что я таксист!» Но все ж поехал.
Заходим, видим – стоит этот благородный диван, бархатный. Одинокий.