Конечно, это могло быть случайностью. Несколько строчек, заблудившихся в памяти. Но могло быть и иначе. Тот, оставшийся вдалеке, подсказал. Ведь не обязательно иметь с собой книгу! Достаточно помнить наизусть десятка три строк…
Я бросился к столу, положил перед собой записку… и через несколько минут разочарованно вздохнул. Нет, ничего не получалось. Может, просто в памяти всплыла какая-то ненужная чушь. А может, я вспомнил не с самого начала – и, конечно, не все. Жаль. Поистине, черны грехи мои…
Я выписал строчки на отдельном листке и попытался вспомнить, откуда сие. Не Мольер, конечно, не Корнель. Что-то определенно поновее, причем автор явно нечасто беседует с музами. Впрочем, дорога оставалась открытой. В Париже немало любителей поэзии…
Стук в дверь прервал невеселые мысли. Решив, что это коридорный, точнее «гражданин коридорный», я быстро спрятал бумаги и хотел крикнуть «Да!», но решил проявить революционную вежливость и подошел к двери.
– Гражданин Люсон?
Девушка… Или молодая женщина, но никак не старше тридцати. В углах губ змеились морщинки, но глаза светились молодо, ярко. Дорогая накидка, на голове странная круглая шляпка…
– К вашим услугам… гражданка.
Говорить даме «гражданка» – поистине преступление перед французским языком. Но мало ли кто бывает в заведении мамаши Грилье?
– Чем могу служить?
Поначалу мелькнула мысль о скучающей соседке по этажу. Но я тут же сообразил – соседке ни к чему надевать теплую накидку.
– Разрешите ваше удостоверение?
Я чуть было не ляпнул: «А ваше?», но прикусил язык. Шутки кончились. Взгляд гостьи был холоден и суров.
Бумагу из Сен-Марсо она изучала долго, хотя и не так, как мадам Вязальщица. Наконец гостья кивнула и слегка улыбнулась.
– Извините. Здравствуйте, гражданин Люсон!
– Здравствуйте, гражданка… – начал я, пряча бумагу. Намек был понят. Девушка вновь улыбнулась и покачала головой:
– Это неважно. Вам просили напомнить… «Некогда против трехсот мириад здесь сражалось четыре…»
На миг я оторопел, а затем улыбнулся в ответ. Похоже, без знания поэзии в Париже не сделаешь и шага. Например, без стихов Симонида Кеосского в переводе Ракана.
– «…Тысячи ратных мужей Пелопоннесской земли. Путник, пойди, возвести нашим гражданам в Лакедемоне…»
– Благодарю вас… – Улыбка исчезла, лицо вновь стало суровым. – Ваш друг просил передать… «Гражданин! Твой подвиг во имя Республики, Единой и Неделимой, высоко оценен. Но враги нации не дремлют. Они куют смертельное оружие, чтобы поразить Революцию…»
Странно слушать такое, тем более не в дурной пьесе, а в жизни. Да и в дурной пьесе этакая дичь воспринималась бы плохо. Но внезапно показалось, что я слышу совсем другой голос – мужской. Негромкий, холодный, как лед…
– «Ты будешь нужен, гражданин! Пока же советую тебе добродетельно отдохнуть, но вспомни наш спор и не пей шампанское, ибо шампанское – яд свободы. Прощай и