Похороны куклы. Кейт Хэмер

и пушистых, как перышки. Она не ездила в город – ей немногое понадобится до усыновления. Ей согласились оставить ребенка на шесть недель, так что она сможет кормить грудью. Соня сказала, что лучше будет его сразу отдать, – словно вырвать у нее из утробы, так Анна себе это представляла, – но она стояла на своем.

      – Сюда. – Сестра заводит ее в палату, где стоят четыре кровати, но занята только одна.

      Анна успевает подумать, не держат ли ее отдельно от замужних матерей. Это лес, старые обычаи не так легко поколебать.

      Боль собирается в основании ее живота, и Анна издает стон.

      – Это что, как сильная боль при месячных? – спрашивала она мать, и та усмехнулась, но без зла.

      – Нет, милая, если бы. Но лучше тебе прямо сейчас узнать. Я видала женщин, которые впадали в такой ступор, что не могли даже тужиться, и ребенка из них приходилось тянуть щипцами. А этого лучше избежать, если можно. У Джима Фердина до сих пор отметины по обе стороны головы, а ему за тридцать.

      Анна издает стон и пытается сохранить равновесие, ухватившись за спинку кровати.

      – Больно, – с мольбой говорит она медсестре.

      Губы медсестры поджимаются, как сырое тесто для печенья. Она делает вид, что расправляет постель, уже и без того гладкую и ледяную, как замерзшее озеро, и Анна слышит, как она бормочет себе под нос что-то вроде: «Хорошо тебе уже было».

      – Что вы сказали?

      Схватки стихли, и боль удивительным образом оставила тело Анны. Она чувствует себя сильной – готовой прямо взглянуть в лицо этой старой медсестре с ее непропеченным тестяным ртом.

      – Что вы сейчас сказали?

      – Ничего. – Глаза у медсестры бегают. – Ложитесь в постель. Дальше будет только хуже, и труднее залезть обратно.

      – А хорошо мне было, да, – говорит Анна, глядя в лицо медсестре, прежде чем лечь на холодную простыню.

      Но боль возвращается, бурля мощным течением. Она вскидывает тело Анны, изогнув его дугой, чтобы потом уронить обратно. Болит не только в животе; кажется, что боль проходит от макушки до ступней. Она швыряет Анну по постели, и крик, который она пыталась поначалу удержать, вырывается – сильно и быстро:

      – Выньте его. Выыыньте.

      Даже мать не смогла толком предупредить ее о таком. К чему этот заговор молчания среди женщин, стоит коснуться этой темы? По тому, как женщины отводят глаза, ясно, что они чего-то недоговаривают. Теперь Анна знает, чего, теперь она посвященная.

      Она вцепляется в медсестру помладше, которая пришла с той, первой.

      – Вы должны его вынуть, – задыхается Анна. – Должны мне помочь.