К моему большому удивлению, до терновой стены пришлось идти всего два часа.
– Сдвинулась, – пробормотал я.
Пайла кивнула:
– Торговки, что картошку продают, говорили, что мы еще поля потеряли. На некоторых даже урожай убрать не успели.
Терновник нависал над нами переплетенной многослойной грядой – передний край непроходимого леса, что тянется всю дорогу до легендарной Джандпары. В свете факелов от лиан падали причудливые голодные тени, будто рвущиеся затянуть нас в навевающие сон объятия. Я ткнул факелом в переплетение ветвей. Затрещали, сворачиваясь, усики, несколько стручков, жирных, как молочай, треснули, разбрасывая семена по земле.
Там, где чистили и жгли терновые бригады, виднелась лишь нежная зеленая поросль, но глубоко внутри терновник становился древовидным, непроницаемым, толстым. Блестели в свете факелов острые шипы, но куда опаснее были тоненькие волоски, поблескивающие повсюду, покрывающие каждую плеть, – ядовитые щупальца, от которых едва не умерла Джайала.
Я перевел дыхание, нервничая в присутствии нашего неумолимого врага.
– Ну? – сказала Пайла. – Ты хотел показать нам.
Вера моя пошатнулась. Одно дело – небольшие опыты в лаборатории, но в природе? На глазах дочери и Пайлы? Я выругал себя за гордыню. Надо было сперва испытать балантхаст в одиночку. А не так, чтобы неудача дала повод для насмешек или жалости.
– Ну? – повторила Пайла.
– Да, – ответил я. – Да. Сейчас начнем.
Но продолжал медлить.
Пайла взглянула на меня с отвращением и начала раскладывать треногу соколиного дерева. С годами, в течение которых уменьшалось ее жалованье и прирастали обязанности, она стала дерзкой. Совсем не та стеснительная девушка, какой она впервые появилась в нашем доме. Сейчас у нее слишком много власти и чересчур скептический взгляд. Иногда я подозреваю, что бросил бы эксперименты уже много лет назад, если бы не Пайла, глядящая на меня с молчаливым осуждением. Сам себе легко простишь, если сдашься, но очень неловко сдаваться на глазах у человека, который видел, сколько сил и средств вложено в неопределенное будущее. Это был бы невыносимый стыд.
– Ага, – буркнул я про себя. – Конечно.
Отвязал со спины балантхаст. Поставил его на треногу, закрепил. После первого шумного успеха я сумел смягчить большую часть взрывной реакции балантхаста, отведя ее рядами заново сработанных дымовых труб, пыхающих, как ноздри облачного дракона. Теперь он держался прочно, не переворачивался и не швырял человека через всю комнату, избитого и оглушенного. Пригнувшись, я проверил, что тренога на сырой земле установлена достаточно прочно.
Если честно, то треногу можно было бы сделать из чего угодно, и уж точно без подобного расточительства. Но мне нравится соколиное дерево. Древесина такая прочная,