Где-то бьет колокол, где-то очень далеко, и вслед раздается другой звон, потише, и так пять раз. Уже пять утра. Далеко внизу локомотив со свистом выпускает пар. Едва различимый ухом, скорее осязаемый, рокот говорит мне о прохождении груженого товарняка.
Я выхожу в гостиную и вижу неподвижную серую картину: человек на больничной койке. Прихотливо расставленные по комнате бронзовые статуэтки рабочих-мостовиков отражают своими неровными поверхностями бледный монохромный свет. Внезапно в кадр молча входит женщина, медсестра, и приближается к койке. Ее лица я не вижу. Похоже, она зашла проверить температуру больного.
Никаких звуков, кроме далекого шипения. Медсестра обходит вокруг кровати, ступая по блестящему полу: проверяет аппаратуру. И снова исчезает, уйдя из-под объектива камеры, но тут же возвращается с небольшим металлическим подносом. Она берет с подноса шприц, наполняет его какой-то жидкостью из пузырька, переворачивает иглой вверх, протирает ваткой руку больного и делает укол. Втягиваю воздух сквозь зубы – я всегда (точно в этом уверен) боялся уколов.
Картинка слишком мутная, не рассмотреть, как сталь входит под кожу, но воображение рисует косой срез иглы, изжелта-бледную дряблую кожу… Я сочувственно морщусь и выключаю телевизор.
Я поднимаю подушку с телефона. По-прежнему – короткие гудки, разве что, может, почаще прежних. Я кладу трубку на рычаг. Тотчас аппарат разражается звоном. Снимаю трубку и вместо гудков слышу:
– Ага, Орр! Наконец-то. Ведь это ты?
– Да, Брук, это я.
– И где же пропадал? – Язык у него запинается.
– Спал.
– Где, где? Пардон, этот шум…
На заднем плане в трубке слышится какая-то болтовня.
– Нигде я не пропадал. Я спал. Или, точнее, я…
– Спал? – громко перебивает Брук. – Ну нет, Орр, так не пойдет! Не пойдет, и все тут! Сейчас же дуй к нам, в «Дисси Питтон», мы для тебя бутылочку сберегли…
– Брук! Ночь на дворе!
– Да иди ты! Не может быть! Я ведь только что сюда пришел.
– Уже светает.
– Да ты что? – В трубке замирает изумленный голос Брука. Затем я слышу, как он что-то выкрикивает, и раздается громкий недружный смех. – Орр, давай к нам, и побыстрее. Садись на первый поезд, или что там уже ходит. Мы ждем.
– Брук…
Но Брук снова говорит не в трубку, а еще слышны далекие крики.
– Кстати! – произносит он. – Шляпу захвати. Понял? Ты должен быть в… – Новые вопли на заднем плане. – Да, пусть будет широкополая. У тебя найдется широкополая шляпа?
– Но при чем…
Меня перебивают крики. Брук уже орет в трубку:
– Да, широкополая!