Итак, диалог был примерно следующий:
– Пётр Петрович, я по поводу послезавтрашнего семинара… – кое-как выдавил из себя.
– Да, Алексей, это хорошо, что Вы заглянули. Давайте я Вам расскажу, как примерно должно выглядеть графическое представление полученных данных. Смотрите… – быстро заговорил Пётр Петрович.
– Извините, Пётр Петрович, не надо никакого семинара проводить! Не надо, – быстро, глотая окончания, затараторил я.
– Почему? Объясните, – искренне удивился Пётр Петрович.
Я топтался и мялся. Ой, как стыдно! В комнате повисла тишина – все преподы заинтересованно прислушивались к нашему диалогу. Их глаза словно обжигали – кровь обильно ударила в лицо, окрасив его в багровый цвет.
– Ну, я жду, Левшаков! – потребовал Пётр Петрович.
– Ну, э-э…, Пётр Петрович, этого течения не существует… Нету его… Я его выдумал… Случайно… Так само получилось… Вот! – я, всё-таки, выдавил из себя признание. Далее словно плотину прорвало. Тем более, что шокированный моим признанием Пётр Петрович не мешал.
– Так получилось, что два товарища моих позавчера несвежим салатом позавтракали и отравились. Плохо им было очень. И они решили домой вернуться… Ну, правда, им очень плохо было, работать совсем не могли. Я один остался. Пообещал им, что сам всё померю. А день жаркий, солнечный… На пляж хочется. Очень. Ну, и решил, что… ну, не буду сегодня в залив выходить… А вечером журнал заполню… без измерений… На основе данных с соседних участков… Вот, и нафантазировал. Вот… Извините меня, пожалуйста. Я совсем не хотел… Вас… м-м-м… в глуп… э-э-э… подставлять, в общем, не хотел! Извините… – так, спотыкаясь и мямля, но, всё-таки, завершил свою исповедь.
Кто-то из присутствующих взялся протирать очки, словно они сильно запылились. Другой, протянув: “Да-а-а…, Пётр Петрович, достался Вам кадр”, – отвернулся к окну, чтобы не демонстрировать никому свои истинные эмоции. А ещё один, хлопнув дверью, выскочил из комнаты. Спустя несколько секунд из коридора раздался уже не сдерживаемый преподавательской солидарностью хохот. Остальные с интересом ждали продолжения.
Сказать, что Пётр Петрович был в потрясён – это ничего не сказать. Он сначала побелел, словно его извёсткой покрасили… Даже глаза стали какие-то бесцветные, а губы – как прорез на гипсокартоне. Потом этот рот, как у рыбы, выкинутой на сушу, хватанул пару раз воздух… Но препод не стал мне ничего говорить, а сразу повернулся к завкафедры (он тоже в комнате присутствовал) и тихим, как шипение змеи, голосом просвистел:
– Я ставлю вопрос об отчислении Левшакова из университета. За фальсификацию результатов измерений, за дискредитацию нашей кафедры… Да, да, знаю пока ещё до других кафедр слух не дошёл, но может… Поэтому мы должны на корню пресечь… Должны показать, что мы жестоко караем за подобное. Чтоб и другим не повадно