Прозрачное вчера. А ты не знаешь…. Мария Чингизовна Усевич

лежали небрежными волнистыми прядями на лбу, прикрывали верхушки ушей и ниспадали на ворот рубашки. Его стиль прически оказался наиболее подходящим к его внешности, и откуда ни возьмись внутреннее «я» сказало, что именно такой тип мужчин всегда привлекал ее внимание. Ему не нужен стилист, чтобы быть на высоте, а его романтическая наружность и мягкие черты лица придавали образу нежность. Вроде все в нем было от обычного мужчины, а вот улыбка была далеко не земная. Идеально ровные зубы и губы бантиком явно были от матери, вероятно, очень красивой женщины. И только глаза перекрывали его мягкие черты: они как будто жили своей жизнью, пока губы были растянуты в соблазнительной улыбке. Они явно давали понять, что мужчина полностью отдает себе отчет, насколько сильно он производит магнетическое воздействие. Это был взгляд мужчины, поставившего перед собой цель… Но какую? Во сне он говорил по телефону и смотрел на Кэрри. Не отводя глаз, он давал понять, насколько телефонный разговор ему не важен и скоро он повесит трубку. Франко сделал ей знак, чтобы она собиралась: то есть верхнюю одежду, сумочку и привела в порядок волосы, будто минуту назад до звонка они целовались, не обращая внимания на ее испорченный макияж и прическу… И Кэрри ощущала все как наяву. Даже слышала, как переставало стучать сердце. Оно то замирало, то пускалось вскачь. Одним словом, выдавало очень серьезную аритмию вплоть до пароксизма.

      – Хочу, чтоб ты бросил эту чертову трубку и напомнил мне, как было хорошо нам минутой назад, – произнесла Кэрри во сне. – А то я не помню, ты вообще прикасался ко мне? Иди сюда…

      И Франко услышал ее. Он опустил трубку на аппарат, встал и подошел к Кэрри. Его правая рука легла ей на затылок, и мужчина бесцеремонно, но нежно поцеловал ее, обнимая за талию другой рукой. Все было так реально. Сон оказался очень ярким, будто она все же выпила эти чертовы пилюли, по составу не уступающие наркотикам.

      Но Кэрри ничего подобного не принимала, хотя уже неделю просила доктора Каллахана выписать ей что–нибудь для гармонизации души и тела. В ее сумочке находились лишь обязательный набор препаратов для предотвращения отторжения тканей. А для стабилизации ее эмоционального фона доктор что–то не торопился воплощать клятву Гиппократа. Хотя, с другой стороны, были и иные заповеди, что–то вроде «не навреди». Только это и сдерживало ее в желании потребовать от него действий, которые напрямую входили в его обязанности. Только потому, что док так ничего ей и не выписал, она продолжает бурно реагировать на перемену событий в жизни. С другой стороны, это радовало. Перемены бы притупили ее восприятие действительности, а точнее, ее приходящая заторможенность стала бы еще больше, и вряд ли встреча с Франко имела такую красочность как сейчас. А на сегодняшнюю минуту как будто кто–то вылил в ее душу разноцветные краски. По мере того, с кем и как она общалась, они становились то бледнее, то неистово темнее и ярче, иногда даже с перламутровым блеском. А иногда и напоминали ее сценическое вечернее платье–безвкусицу, в которое ее нарядили в первых сериях сериала: оно