Воробьевы горы
Вид наилучшего качества
Редкий москвич ли, приезжающий ли русский или иностранец не посетит эти знаменитые как в историческом отношении, так и по открывающемуся с них виду, Воробьевы горы. Согласны? Продолжим: они расположены в 4-х верстах от Москвы, и сообщение с ними – или (что самое удобное) в экипаже, или по конно-железной дороге, или на пароходе, или на лодках. Не опасайтесь за душевное здоровье авторов: мы отчетливо помним, что живем в XXI веке. А процитированные строчки – из путеводителя уже позапрошлого века, 1896 года издания. Кстати сказать, 4 версты от Москвы в XIX веке – веское основание для того, чтобы счесть распространенным заблуждением тот факт, что Воробьевы горы входят в число знаменитых семи холмов, на которых, подобно Риму, стоит Москва. А вот и не входят: про семь холмов говорили на Москве века так с шестнадцатого, когда на горах не было никакой Москвы, а было дворцовое село Воробьево, в котором как раз возвели деревянный дворец – чтоб великому князю по пути на охоту на несколько дней остановиться. Но путаницу с холмами мы отложим до буквы «С» (семь потому что).
«Вид на всю расстилающуюся пред глазами Москву есть один из лучших со всех окрестностей; отсюда любовался ей долго Наполеон, вошедши в Москву». Так описывает Воробьевы горы «Путеводитель по Москве и ея окрестностям» 1887 года выпуска. Путеводитель 1831 года про вид тоже пишет очень трогательно, а еще упоминает памятник великих событий 1812 года. Тем, кто не понял, объясним, что речь здесь идет о грандиозном храме Христа Спасителя, который в 1818 году заложили на Воробьевых горах в память победы над Наполеоном. К 1827 году проект архитектора Витберга сочли разорительным и затянувшуюся стройку забросили.
В том же как раз году Александр Герцен и Николай Огарев переехали на лодке из Лужников Москву-реку и на этом самом месте (взбежали, пишет Герцен в «Былом и думах», на место закладки Витбергова храма) дали клятву отомстить за казненных декабристов и отдать все силы на борьбу с самодержавием. Нам сейчас кажется, что это было решение зрелых людей, но нет – это был порыв юношеского максимализма: Герцену в тот год исполнилось 15, Огареву – 14. Клятву, однако, юноши сдержали, с самодержавием боролись как могли и в России, и позже в эмиграции, «развернули», как писал Ленин, «революционную агитацию». Хотели как лучше, конечно, – не зная, что за силы разбудят и приведут к власти.