Слух о моих «морских» делах дошел и до Ниязи. Он отчитал меня, а директора клуба предупредил: «Смотри, если будешь эксплуатировать его по своим «моряцким объектам», голову тебе оторву». Но все же непреклонный Ниязи сдался, дал добро: «Ладно, так и быть, пой, но я уже буду за тобой следить. И давай учись». Но петь на настоящей сцене не разрешал, даже когда я уже учился в музучилище. В Баку однажды приехал Хрущев, готовился правительственный концерт. Вроде бы решили, что я выйду на сцену. Ниязи – ни в какую…
Поскольку в музыкальной школе не было вокального отделения (и быть не могло), меня прикрепили к лучшему педагогу консерватории. Сказали, что Карузо из меня Сусанна Аркадиевна не сделает, но и не испортит. Возможно, она и не могла научить меня особым вокальным премудростям, но ухо у нее было гениальное – распевала она сразу. Как правило, хорошие педагоги – в прошлом неудавшиеся певцы. И наоборот: хорошие певцы – неважные педагоги. Карузо спросили, почему он не преподает. Он ответил: «А зачем? Так, как я пою, не каждому подойдет. А кому-то я просто могу и навредить. Ведь я не могу сказать: пой, как я. А говорить: пой, как ты поешь, потому что только так и надо петь, – глупо».
В пятнадцать лет началась моя учеба у Сусанны Аркадиевны. За каждый удачный урок она угощала меня моими любимыми цукатами из арбузных корочек собственного изготовления. И хоть я любил и люблю сладкое, но занимался с удовольствием и без цукатов… Занятия в музыкальной школе шли своим чередом. Кроме того, был класс детского творчества. Каждый день я успевал позаниматься и с Сусанной Аркадиевной. Я приходил к ней домой. К моей радости иной раз на наши уроки заглядывал ее сосед Рауф Атакишиев.
Он был превосходный певец, работал в Бакинском оперном театре. В свое время закончил Московскую консерваторию сразу по двум классам: по вокалу у А. В. Неждановой и по фортепиано у К. Н. Игумнова. В Бакинской консерватории Рауф заведовал кафедрой фортепиано. Более десятка его учеников стали лауреатами международных конкурсов. Педагог, пианист, певец – средоточие талантов. И неизвестно, какой ярче… Ниязи рассказывал мне о Рауфе Атакишиеве:
– С этим гением однажды я чуть с ума не сошел. У нас с Рауфом сольный концерт. Оркестр выучил для него и вокальное произведение, и фортепианное. Перед самым концертом подходит ко мне, трясется: «Маэстро, у меня, по-моему, что-то не очень с горлом… Может, я поиграю?» – «Играй, Рафик, дорогой». Он походил, походил, смотрю, опять нервничает: «Маэстро, может, попробовать спеть?» – «Пой, Рафик, пой». Опять ходит, ходит. «Нет, маэстро, все-таки я, наверное, поиграю». – «Играй!» Осталось пять минут до выхода. Я ему говорю: «Давай, дорогой, делай что хочешь: хочешь – пой, хочешь – играй, а хочешь – пляши. Ты все умеешь». В конце