Четвертый ангел Апокастасиса. Андрей Бычков

я над нами… Есть жестокость и болезненность во всяком процессе развития, во всяком выходе из состояния покоя и бездвижности, во всяком восхождении…»

      Повторяя наизусть слова, избегая контактов, разрывая связи, теряя последних друзей…

      Так было и в ту ночь, когда без двадцати три смолк рев мощных «мерседесов» и настала какая-то странная тишина. Я был абсолютно один в этой своей комнате, в этой жарко натопленной комнате, которую я снимал всего за сорок баксов. И вдруг понял, чего, быть может, эта великая книга от меня и хотела: что мир вовне никогда не изменится и что он всегда будет мне враждебен, всегда будет сильнее, но что и у меня будет оружие, единственное оружие, если только я смогу его в себе назвать. Я встал и, как первый Адам, посмотрел на себя в зеркало. Да, сука и гад, но ведь невинная же сука и гад невинный. Я осмотрел себя, напряг мышцы и усмехнулся, ежедневный бег и тренировки, и мы еще посмотрим, кто кого. Я приподнял свой фаллос, слегка натягивая кожицу и внимательно вглядываясь в его античную, оттененную светом настольной лампы, прямизну. Я хотел было уже лечь и ждать, когда стрелки покажут ровно три, ведь мы договорились на три, и почему-то снова подумал о том мальчике. Бедный мальчик, лучше, если бы ты все также проносился в вагоне поезда, в туннеле своей мечты, разглядывая сидящих напротив барышень, выбирая, если бы Бог тебе послал, с какой из них, с этой, с той или вон с той. Кого бы ты выбрал из этой троицы, предугадывая, как это будет? Нет, смерть того мальчика была и мне не по душе. Но кто бы иначе рано или поздно из него получился? Жалкий, жмущийся от робости на вечеринках, разыгрывающий из себя шизофреника в разговоре наедине. Всего-навсего выпивающий, а всем говорящий, что пьет. И не говорящий даже, а сообщающий, чтобы было понятно в случае чего, почему он, такой талантливый, а как творческая личность не реализовался. Боящийся молчания и серьезных больших вопросов жизни, говорящий про себя, что он сволочь и циник, что беспринципен принципиально, а сам в то же время не обидит и мухи и брезгливо перешагнет через червяка. Тайно творящий благотворительность. Ебаться со своим воображением, глядя на сонных усталых ткачих, покачивающихся с тобой в одном вагоне. Нет, я не жалел, что не сказал ему тогда, на что он шел. Да и все должно было бы выйти совсем иначе. Может быть, поэтому он и оставался, отражаясь и сейчас, как и когда-то в этом зеркале, оставался и плыл за этим ватным, тампонным молчанием, невидимый, вращающийся в пространстве, переворачивающийся и снова заглядывающий мне в глаза. О, эта вековечная тоска и этот умный печальный блеск его глаз, и это знание своей участи. Или иначе и быть не могло? Но тогда я ведь всего лишь исполнитель. Исполнитель заветных желаний. Черт с тобой! Призрак, так призрак. Ну и продолжай жить своей бессмертной жизнью. Видит Бог, я не хотел твоей смерти.

      Господь не случайно создал женщину не из фаллоса. Мой бедный мальчик, ты умер невинным, ты так и не понял, почему Он создал ее из ребра. Как говорил один старый мастер, когда дует яйца и хочется поехать на реку, с водкой, с девками и с гармонью, и не замочить спичек в предутренний час… А займется заря – посмотреть с обрыва, как клонится ива, и как твоя разметавшаяся и еще пьяная во сне блядь улыбается тебе с закрытыми глазами. Поссать в камышах, пугая плотву. Отойти вверх по течению и вымыть лицо в чистой, прозрачной, красноватой слегка от неведомых речных организмов, воде… Старая гвардия. Да нет, я не об этом. Сейчас я был бы готов отдать этому мальчику и это, вычеркнув из своей биографии, лишь бы его воскресить.

      Мне было уже тридцать четыре и пора уже было серьезно задумываться о жизни. Сколько можно колобродить, похабничать? Может, и вправду отказаться от чьих-то чужих слов и хоть как-то вписаться в истеблишмент? Охмурить какую-нибудь социальную телку, какого-нибудь финансового директора, главного редактора издательства или посла. Бывают же послы женского рода? Или, на худой конец, бабушку какого-нибудь нового русского или азербайджанского миллиардера, только не старше шестидесяти четырех. Свобода, блин, где ты? Когда-то, в прежнем бардаке мне ее хватало, а сейчас, в новом этом, жадненько пригнанном, буржуазном порядке приходилось только выкупать. Я посмотрел на свою волосатую подмышку и даже постарался ее понюхать. Терпеть не могу дезодоранта и всю эту гребаную рекламу! И своим запахом самца всегда доволен.

      Так почему Он создал ее из ребра? Проклятый призрак, как бы я хотел, чтобы ты исчез. А еще лучше – тогда, отказавшись все же взять эти проклятые двести баксов. И рано или поздно и у тебя был бы свой дом, своя семья, красивая жена, собака и музыка, магнитофон или тюнер, «Sharp», черт с ним, пусть это будет «Sharp», раз уж они научились делать лучше нас, в конце концов, это ведь, как и в религии, дело не в аппарате, а в том, что он транслирует.