Свердлов и Антонов-Овсеенко с готовностью подходят. Троцкий хмурится, смотрит в сторону. Затем тоже подходит, заинтересовавшись.
Подвойский. А как же люди, Владимир Ильич? Двадцать пятое октября, как договорились…
Ленин. Отменить. Послать по заводам, по районам – и отменить. Я напишу листовку об изучении античной культуры. Пропагандистам дадим задание – искать в массах подобные феномены и рассматривать в кружках, в школах, на собраниях. Приступайте, товарищи, к учебе.
Подвойский достает блокнот, делает зарисовки. Некоторое время все в молчании изучают Клеопатру. Вздыхают.
Антонов-Овсеенко (швыряет фуражку об пол). Э-эх! Хороша!
Ленин. А? То-то!
Свердлов. Грустно мне что-то стало, Владимир Ильич…
Ленин. Еще как грустно, Яков Михайлович! Давайте-ка стихи зачтем, Лев Давыдович?
Троцкий. Не могу… Слезы душат…
Ленин. А что, товарищи? Давайте поплачем, а? Я уж лет сорок не плакал.
Плачут.
Подвойский (рыдая). Какая… вся… как гаубица…
Свердлов. Голубица!
Постепенно затихают. Сидят, подперев кулаками щеки.
Стук в дверь.
Подвойский. Что там? Войдите!
Входит Рахья.
Ленин. Присоединяйтесь, товарищ Рахья. Проходите.
Рахья. Там это… Там просили передать это самое… Временное, значит, правительство, то есть – низложено.
Молчание.
Клеопатра (садится). Какой ужас.
Троцкий. М-да… Вот это новость.
Свердлов. Что ж делать, Владимир Ильич? Ситуация изменилась!
Антонов-Овсеенко. Не пойду никуда! Здесь… здесь приму! Я виноват! (Падает на колени.) Дайте мне наган!
Ленин. Без паники. Спокойствие. (Думает.) Давайте снимемся на фотокарточку. А то впереди что-то такое… что-то архи… Или еще хуже… Товарищ Рахья, фотографа сюда, скорее.
Рахья. Слушаюсь.
Выходит. Возвращается с фотографом в тельняшке, бескозырке, галифе, в сапогах бутылками. Фотограф устанавливает аппарат. Все усаживаются вокруг Клеопатры.
Ленин. И вы, товарищ Рахья. Вот сюда, у щиколотки. (Фотографу.) Вы готовы, товарищ?
Фотограф. Всегда.
Ленин. Начинайте.
Фотограф закрывается накидкой. Из фотоаппарата раздается пулеметная очередь. Пули косят разбегающихся. Потоки крови. Одна Клеопатра невредима. Фотограф, добив Рахью и Подвойского у самой двери, отбрасывает накидку: заводит граммафон, вмонтированный в фотопулемет, затем подходит к столу, сдергивает за руку