9.
Однако литература, воспетая и во многом изготовленная при отсутствии мировоззрения теми же критиками по существу, не могла дотянуться даже до нижних ветвей древа, как ни подпрыгивай и на какие спины не вскакивай. Всевозможные стимуляторы типа премий, собраний общественности и сочинений, типа просто выжигания иных образцов также не дали результата. Хотя тексты были уже практически неотличимы от классических. ………… ……., ….. – чем не Чехов? ….. …., ……, …., ……. – чем не Толстой? …… …… – чем не Достоевский? И ряды можно продолжать и множить с одним лишь условием – не называть при этом фамилий и стран, потому что хотя никто как бы и не цыкает и не зыркает, а бдят. Тем более что и без фамилий все ясно.
10.
Конечно, без примесей нельзя. Всегда поэзия будет мешаться с одной стороны с прозой и драматургией, с другой – с публицистикой и филологией. Но когда война, то надо размежеваться. Надо хранить ковчег завета. Откуда в поэзию должны были хлынуть вандалы? Из прозы с драматургией? Но там люди занимаются своими делами, они лишь вторгаются в границы, чтобы поправить породу. Не более.
Публицистика и филология к захвату чужих территорий более пригодны. И по причине своей прикладной роли при соседстве с такими угодьями. И по причине всеобщего грабежа. Вспомним хотя бы возвеличивание дирижеров, исполнителей, директоров и хранителей музеев, а то и министров культуры – тоже ведь мечтают о закрытии творчества. Хватит уже творить. Человечество и так не может запомнить произведения искусства.
11.
Здесь публицистика с филологией оказались, конечно, в меньшинстве. Хотя их творчество и было уже не совсем творчеством, а как бы интерпретацией и во многом сектантством, но для хранителя музея, скажем, это была уже крамола. И крамола тем более возмутительная, что творилась не всплывшими из небытия мертвыми именами, а современниками. При этом хранители бурно двинулись в сторону личного имущества, а филологи и публицисты вытеснили все литературные жанры с их территорий.
В результате поэзия стала неотличима от рассуждений на общие темы. Проза основным своим признаком узаконила обязательную вторичность. Драматургия отодвинулась на место киносценария и ниже, утратив права даже на музыку текста.
12.
Однако куда же скатились поэты, прозаики и драматурги, сбитые со своих территорий и лишенные даже видовых названий? Ведь если Евтушенко или Бродский сейчас поэты, то кто в таком случае Володин или Буркин? Если Сорокин или Акунин сейчас ведущие прозаики, то кто в таком случае Петрушевская или Эппель? Если Горин или Гришковец сейчас драматурги, то кто в таком случае Садур или автор этих строк? Ситуация войны и полного разгрома литературы не