Еще о войне. Автобиографический очерк одного из пяти миллионов. Борис Попов

перевода. Несколько минут длился разговор на одну и ту же тему, по их мнению я еврей, а я твердил, что русский. Как доказательство, они обвинили меня в присвоении типичной русской фамилии – Попов. Я ответил, что эту фамилию ношу с самого детства. «Чем можешь подтвердить это? Ты даже документы уничтожил». А какие документы у солдата – только солдатская книжка, которая вместе с выходной гимнастеркой лежала в деревянном ящике, пристегнутом на брони танка и утерянного во время боя в Волковыске. И тут в голову пришла мысль сослаться на сокурсника по институту, находившемуся в этом же лагере. Я сказал, что подлинность фамилии может подтвердить Судаков. Его тут же разыскали и доставили в кабинет. Меня, пока шел разговор с ним, выставили в коридор. Из кабинета он вышел через несколько минут в возбужденном состоянии.

      Как потом он мне рассказал, разговор тоже начался с вопроса: еврей он или нет? Но его лицо носило черты типичного русского человека из деревни под Смоленском и эти вопросы отпали. Переводчик задал ему вопрос «Знает ли он меня?» Он подтвердил, что знает по совместной учебе в институте и что фамилия моя Попов. Вызвав меня повторно, они заявили: «Твой знакомый подтвердил, что ты еврей». Я им в ответ: «Не мог он этого сказать!» После этих слов, в грубой форме мне было предложено убраться из кабинета.

      Почти все евреи, знающие еврейский язык, понимают и говорят по-немецки. Очевидно, некоторые слова произносятся ими с акцентом, который и выдает их. Роль берлинских специалистов и заключалась, я думаю, в определении языковых отклонений, Я, не зная еврейского языка говорил на немецком, не опасаясь за акцент.

      По результатам проверки, из 23 вызванных на комиссию, 21 человек под усиленным конвоем были вывезены за три приема из лагеря. Три недели, пока продолжалась депортация отобранных, я с тревогой ждал своей очереди. Но, слава богу, меня оставили в лагере.

      Остался в лагере и еще один человек, которого я хорошо знал и дружил с ним. Это был студент 3 курса из Днепропетровска, владевший немецким языком. В его облике было что-то не русское, но и еврейского ничего не было. Мать у него была чеченка по национальности, на лице его имелись черты южанина. Судьба его не сложилась – до освобождения он не дожил.

      Случилось это следующим образом: работая в команде по изготовлению художественных изделий умельцами – шкатулок, обклеенных цветной соломкой и покрытых лаком и других поделок, он нередко вступал в споры с владельцем этой мастерской, членом нацистской партии. В одном из разговоров он буквально заявил: «в Германии был один порядочный немец, да и тот сбежал в Англию» – это был Рудольф. Гесс. О цели полета Гесса мы в то время ничего не знали и считали, коль скоро улетел из Германии – значит не поладил с Гитлером.

      Ю. Макаренко, такова была фамилия этого человека, сам рассказал мне об этом разговоре. После его, вместе с небольшой группой, отправили из лагеря на работы. С места работы он, с двумя коллегами, сбежал. Их поймали. Его коллег привезли в наш лагерь, а о его судьбе ничего не известно.

      Только