Долго ещё потом стоял Виссарион на набережной, пока Иван Николаевич ходил в дом дальних родственников Белинских – Матвеевых для испрошения у них позволения остановиться на время в их доме. Он стоял на набережной и думал о просторах земли русской, о народах, её населяющих. И сердце его наполнялось духом неизведанной гордости за царство русское.
Один Кремль чего стоил!
Над его белокаменными стенами, над его высокими башнями пролетело несколько веков. Вид этих стен погружал в сладкую задумчивость, возбуждал чувство благоговения, переносил в священную древность, в милую сердцу русскую старину.
В Зарядье, вдоль каменной стены, окружавшей Китай-город, в конце оной оказался дом Матвеевых, где улицы столь узки, что и двум каретам не разъехаться, восторг Виссариона несколько поугас. Казалось, что даже в Пензе улицы были пошире. Да ещё этот гнусный запах тухлой рыбы и помоев, сброшенных прямо в сточную канаву у каменных домов. Наконец, добравшись до цели, их экипаж въехал во двор.
Надежда Матвеевна встретила их с видимым радушием. Иван Николаевич отрекомендовался, представив Виссариона троюродным племянником, сыном Марьи Ивановны и Григория Никифоровича из Чембара, приехавшим поступать в университет. Хозяйка дома, осмотрев угловатого юношу с неприкрытым интересом, велела слугам подать самовар. Вскоре пришёл и хозяин – Владимир Фёдорович.
Напившись чаю и перекинувшись взаимными любезностями и поручительствами, мужской компанией отправились в книжные лавки для приобретения учебников, на кои родителями Виссариона было выделено шестьдесят рублей.
Прожив таким образом несколько дней в доме Матвеевых, Виссарион стал понемногу привыкать к московской жизни. Он много гулял по улицам столицы. Изо всех российских городов Москва казалась ему самым истинно русским, сохранившим свой национальный колорит, богатым своими историческими воспоминаниями, ознаменованным печатью священной древности городом. Он вглядывался в древний дворец русских царей, в кремлёвские здания, Грановитую палату, арсенал, монумент Минину и Пожарскому – и волосы на его голове шевелились от избытка чувств, кровь его ещё более сгущалась, трепет пробегал по всему его существу, по всему его телу.
Он впитывал в себя Москву, а Москва впитывала его в себя…
«Любезные родители, папенька Григорий Никифорович и маменька Марья Ивановна!
Весьма удивило меня то, что вы не получили моего письма. Я в нём,