– Не могу больше, не могу, не могу…
По-детски обиженно.
Навзрыд.
– Пойдем. Скорей, – вторая хватает её за руку, тащит в проулки, почему-то боится выйти на проспект. На проспекте нехорошее что-то – отсюда не вижу, что.
Отсюда не вижу, кто, мать и дочь, или сестры, или вообще никто, случайно встретились в мертвом городе.
А там шоколад.
Там, в разбитой витрине.
Ну, не шоколад, ну что-то такое трюфельно-шоколадно-ванильное, какое-то там еще, читаю сбивчивые мысли женщины, не могу разобрать, было такое когда-то в детстве у кого-то в гостях, а третий кусок можно, да как ты себя ведешь, да что за манеры, да что за ребенок, да говорила тебе ничего не просить…
Про себя еще думаю, откуда здесь шоколад, в мертвом городе, давно поели все, крыс поели, хотя про крыс, это я преувеличиваю…
Женщина шагает к витрине, вторая одергивает спутницу:
– Жить надоело?
– Да нет там никого… я быстро…
– Вон Аглая тоже по-быстрому, и…
– С голоду помирать прикажешь?
Женщина хмурится, раздумывает, кивает:
– Давай. Живо.
Шаг. Шаг. Осторожно, крадучись. Бледные руки шарят в темноте витрины.
Свист.
Там, на проспекте. Еле различимый, так пуля свистит, так змея свистит, так бойцовская собака свистит, прежде чем наброситься, так…
Черное солнце в небе. То есть, это мне так кажется – солнце, женщины знают, что никакое это не солнце, это… дальше мысли не дослушиваю, мысли путаются, бежать-бежать-бежать, черное солнце парит в небе, ищет жертву, бежать-бежать-бежать, бескровные пальцы вытаскивают коробку, пустую, черт, нету там ничего, шоколада нету, ванили нету, пустая коробка украшает витрину, бежать, бежать, бежать, белый луч, две фигурки в дерюгах падают на мостовую…
Отскакиваю от чужой памяти, ненавижу умирать вместе с чужой памятью.
Жду.
Мертвый город.
Ветер гонит пепел.
Жду – сам не знаю, чего, чувствую, что это еще не конец истории.
Пять минут.
Они выходят на улицу со стороны фонтана, отсюда не вижу, сколько их, четыре, пять… нет, шестеро, военные формы какой-то эпохи какой-то страны. Не сразу вижу своего посетителя, а вот он, третий слева, оглядывает улицу, коротко вскрикивает, бежит к упавшим телам. Кто-то окликает солдата, стой, куд-да понесло, а если заминировано… (нет, не заминировано, что-то другое говорит, я в оружии современном не разбираюсь) – солдат поворачивает головы убитых… Узнаёт…
(еще одно воспоминание. Случайное. Оброненное. Росистое утро. Ласточки. Два человека. И большое-большое лето впереди…)
Снова отскакиваю от чужой памяти, вот этого я тоже не люблю, когда – боль, боль, боль…
Колокольчик над дверью. Специально для людей повесили – как будто часто бывают здесь люди, раза два были, много чести им, колокольчик вешать, а вот повесили. Ну и сама дверь тоже для людей,