Ох, как же много во мне злости! Так взял бы и разорвал в клочья весь род людской, чтобы только не разрушал он и дальше планету святой убежденностью в собственной исключительности и богоизбранности. Они ведь даже религию изобрели, чтобы оправдать желание быть самыми-самыми. Даже сам бог, творец мира, погиб на кресте ради сухоносых приматов с манией величия! Ну кто в здравом уме не посмеется над подобной наивной выдумкой! Ох, молчи, Игорь, только молчи!
Впрочем, зря я ополчился против религии, это чрезвычайно полезная штука. Несколько дней назад, уже готовясь ко сну, я вдруг испытал не ведомый мне прежде страх смерти – смерти самой настоящей. Я живо представил себя бледным и изможденным, распластавшимся на мокрых от пота и испражнений простынях и каждой клеткой прочувствовал как же жутко это – испускать дух. Пальцы цепляются за одеяло в тщетной попытке удержаться по эту сторону бытия, но организм уже сдался. Сухие серые губы безжизненно шевелятся, мутные и погасшие глаза вяло смотрят в одну точку где-то на противоположной стене, и ты точно знаешь, что вот еще несколько мгновений, и от тебя останется только кусок плоти и воспоминания. И ты никогда больше ничего не прочитаешь, ты так и не узнаешь, чем кончится эта война в соседней стране, за кого выйдет замуж твоя дочь или внучка, никогда больше не увидишь то озеро, к которому ходил, бывало, каждую неделю, не услышишь завораживающую тебя с детства песнь зяблика… и ведь понимаешь при этом, что бессмертие недостижимо, но вот еще бы чуть-чуть продлить, хоть на несколько дней, чтобы успеть насладиться этим небом, этим солнцем, гулом самолетов, мяуканьем любимой кошки, ласковыми руками родной женщины… И все равно ведь не успеешь, все равно тебе будет этого мало, вечно будет мало… Мало!
Ну вот и как тут не поверить в бога! Как сладок обман о грядущем бессмертии в царствии небесном! Где ты снова увидишь небо, звезды и давно покинувших тебя близких. Где выйдет к тебе дедушка, умерший, когда тебе было только двенадцать, и ты бросишься его обнимать и просить прощения за то, как ужасно вел себя в детстве, а он будет гладить тебя по голове, целовать в теплый затылок и что-то бормотать себе под нос, как и прежде. Нет, увольте, но пусть остается этот бог и эта религия! И пусть я не из тех смельчаков, что могут открыто посмотреть в лицо смерти. Трус я? Да, я трус. Тебя это злит? Ну еще бы! Но до моей злобы тебе еще очень далеко: