У нас всегда будет Париж (сборник). Рэй Брэдбери

впервые за все это время стряхнув напряжение.

      Он приблизился, как в прошлый раз, молча поцеловал меня в лоб, а потом развернулся и зашагал в другую сторону.

      Когда нас разделяло метра три-четыре, он выговорил на неуверенном английском, не глядя в мою сторону:

      – Как жаль.

      Я ответил:

      – Да, очень жаль.

      – В другой раз? – спросил он.

      – В другой раз, – отозвался я.

      И он скрылся из виду; больше некому было вести меня за собой.

      Я вышел на набережную Сены и, минуя Лувр, вскоре добрался до отеля.

      Было два часа ночи, но духота не отступала; уже в дверях нашего люкса я услышал шорох простыней и голос жены:

      – Забыла спросить: ты билеты купил?

      – Конечно, – ответил я. – Летим во вторник на «конкорде», дневным рейсом до Нью-Йорка.

      Жена явно успокоилась, а потом со вздохом сказала:

      – Господи, как я люблю Париж. Давай на будущий год сюда вернемся.

      – «У нас всегда будет Париж»[2], – подтвердил я.

      Раздевшись, я присел на краешек кровати. Жена, лежа на своей половине, спросила:

      – А пиццу принес?

      – Пиццу? – рассеянно переспросил я.

      – Как ты мог забыть? – расстроилась жена.

      – Сам удивляюсь.

      Я почувствовал легкое жжение над бровями и коснулся рукой середины лба, куда меня поцеловал на прощанье незнакомый парень, устроивший за мной слежку, чтобы указывать путь.

      – Сам удивляюсь, – повторил я, – как меня угораздило. Черт его знает.

      У нас в гостях маменька Перкинс

      Джо Тиллер вошел к себе в квартиру и, снимая шляпу, поймал на себе взгляд дородной женщины средних лет, лущившей горох.

      – Входи, – сказала она изумленному Джо. – Энни пошла готовить ужин. Да ты присаживайся.

      – Но кто… – начал он, взглянув на нее.

      – Я – маменька Перкинс, – засмеялась она, раскачиваясь.

      Хотя она сидела на обычном стуле, а не в кресле-качалке, ей все же удавалось на нем раскачиваться. У Тиллера закружилась голова.