На склоне ещё много камней, ложбинок, зарослей. Вдруг среди них дверь-то и спрятана?
Тут от монастырских ворот мальчика окликнули. Хиония Ниловна с обедни возвращалась и острыми своими глазами заметила знакомую фигурку. От неё Дане здорово попало, что самовольно по городу путешествует. С ней же и домой возвратился. Было уже не страшно, что вместо улицы бело-золотое-зелёное. Он видел перед собой тёмненький в цветочек рукав просвирни, её белую, иссечённую морщинками руку с широким кольцом на среднем пальце. Хиония Ниловна шествовала плавно и уверенно, держала мальчика за руку. По дороге всё расспрашивала про глаза.
– Нельзя тебе одному по городу шастать! – отчитывала она Даню. – А ну как под лошадь попадёшь или заплутаешься?
– Кого-нибудь Бог пошлёт…
– Хорошо, что ты покровителю своему поклониться пришёл, – продолжала Хиония Ниловна. – Сам решился или кто надоумил? Я уж за тебя замолвлю дома словечко, чтобы не сильно ругали, дело-то благое…
А Даня и забыл зайти в монастырь, приложиться к прохладной раке, где почивал под мантией святой инок! Не тем был занят… Мальчику стало стыдно, и он ничего не ответил.
– Небось все всполошились, куда ты подевался?
Но дома были заняты совсем другим.
Маманино горе
Маманя с бабушкой сидели, закрывшись в горнице, о чём-то спорили. Хиония Ниловна тоже туда скользнула. Заходила ходуном ситцевая занавеска между комнатами, женские голоса затолкались под низким потолком. Даня, обрадованный, что его отсутствия никто не заметил, зачерпнул ковшиком воды из ведра, стоявшего на скамеечке в сенцах. Но через сердитый шёпот, оханье и причитанье маманя вдруг ясно простонала:
– Что делать, когда Даня – почти слепой, а Фёдору не сегодня-завтра повестка придёт? Война ведь идёт, мамаша!
– Да у него же бронь?
– Сегодня бронь, а завтра уволят – и нет брони! Слыхала, уже его ровесников призывать начали? До детей ли тут? Уже есть двое…
– Ты чего говоришь-то?! – взметнулся голос Хионии Ниловны. – Как такое удумала?
Даня не слушал дальше: настолько его поразили слова: «почти слепой». Он испуганно дотронулся до стены с торчащим между бревен белёсым мхом, до полотенца на гвоздике: нет, всё он видит! И иконку маленькую Николая Чудотворца у притолоки, чуть поблескивающую, и завернувшийся половичок. А что за окном расплывается бело-золотое-зелёное, так к этому он привык.
– Грех это страшный! – возвысила голос Хиония Ниловна.