Мередит фыркнула, явно посмеиваясь над простодушием дочери.
Об этом нетрудно догадаться, – сказала она, – здесь живут только люди. Причём далеко не каждому человеку хватит денег, чтобы выкупить себе самый захудалый домишко за стеной. Бедняки живут вместе с отверженными, – лёгким кивком Мередит указала себе за плечо, – потому что, по сути дела, в этом мире отвержен всякий, с кого нечего взять.
Но ведь это несправедливо! – возмутился Ареллаган, отползая от края тучи. – Почему все эти существа не соберутся вместе и не станут требовать того, что им полагается, госпожа матушка?
Они уже привыкли, – Мередит снова пожала плечами, – и не считают, что мир возможно устроить иначе.
Тогда об этом нужно сказать Королеве, – Ареллаган сердито нахмурился, – они её подданные, она не смеет унижать их!
Ты очень красиво и правильно говоришь, но при дворе тебе лучше стоит придержать это мнение, – холодно сказала Мередит, и по щелчку её пальцев туча заложила плавный вираж, – не то мы рискуем быть изгнанными с позором. Маргарет прекрасно знает, что происходит в её собственном городе, но она ничего не собирается исправлять, так как для неё это выгодно. Она богата, её считают справедливой, даже эти бедняки в неё верят и надеются на избавление. На самом деле, конечно, она глуха и слепа к своим беспомощным подданным, так как особой пользы они ей не приносят. Но ей осталось совсем немного жизни. Когда ты, Ареллаган, воссядешь на трон, в твоей власти будет перекраивать местную жизнь по своему вкусу, однако пока ты обязан сдерживать себя – не то лучшие времена для этого сброда никогда не настанут. Ты меня хорошо понял? – в голосе Мередит прозвенела угроза.
Да, госпожа матушка, – привычно отозвался Ареллаган и затих.
Туча пронеслась вокруг дворца, притираясь всё ближе к его стенам; но никто не заметил их, никто на них не взглянул. Мередит пояснила, улыбаясь:
Чары невидимости. Я сниму их, когда мы оставим тучу в безопасном месте.
Безопасным местом она сочла тенистый парк позади королевского дворца, внутри которого, кроме шелеста листвы, поскрипывания ветхих сучков и тихого пения птиц, не слышалось ничего более. Стоило же Ареллагану и Бэарсэй, полным изумления, ступить на мягкие волны изумрудной травы под ними, как всё изменилось. Поперхнувшись трелями, замолкли птицы, застыли деревья, и шелест их зазвучал угрожающе и напуганно. Даже ветки потянулись к ним, как будто вознамерившись изгнать из своих пределов. «Но за что?!» – с отчаянием спросил самого себя Ареллаган, и природа не ответила ему. Наверное,