Кот олигарха. РОМАН. Петр Карцев

между тем стояла открытой и не дала никакого времени подготовиться. Центральная фигура рвалась с холста навстречу зрителю с первобытной неистовостью. Лицо и формы натурщика были узнаваемы, но на картине в них бурлила ярость, не имевшая, казалось, ничего общего с расслабленным насмешливым юношей, встретившим их на пороге студии. Себастьян Январского полусидел на земле; одна нога была согнута в колене, другое колено упиралось в землю. Две стрелы поразили тело – одна в районе печени, другая пониже левого соска; третья застряла в расщелине скалы на заднем фоне. Все мускулы тела были агонизирующе напряжены в последней попытке подняться; лицо, обращенное навстречу убийцам, искажала гримаса боли, злобы и ярости; в уголке оскаленного рта пузырилась кровь. Лицо казалось несоразмерно большим; откинутые назад бронзовые кудри подчеркивали движение навстречу зрителю. Оскал напоминал ощетинившегося тигра, шипящего от страха и злобы, но лицо было узнаваемо как лицо сатира, с едва уловимыми признаками дегенерации в экзотических скулах и зауженных глазах. Вертикально под ним находился второй центр притяжения: темный треугольник обрамлял реалистично изображенные, но массивные на грани правдоподобия половые органы, гротескно угрожающие даже в момент бессилия.

      Лена вздрогнула, когда Январский заговорил рядом с ней, внимательно рассматривая собственную картину.

      – Есть традиция, отождествляющая Себастьяна с Аполлоном, – все тем же лекторским тоном сказал он. Его спокойствие решительно не вязалось с предметом изображения. – Но легионеры, служанка, клоака, позорная казнь – все это, конечно, никак не вяжется с образом Аполлона. Да и метафора гибели богов была бы здесь неуместной.

      Фон вокруг центральной фигуры еще не был прорисован до конца. Возможно, это только усиливало шоковое впечатление. Сама фигура казалась завершенной, но Лена, конечно, не могла быть уверенной, обладая взглядом дилетанта. Она заметила, впрочем, ровную фактуру картины и тонкость линий, напомнившие ей полотна старых мастеров. Современная живопись ассоциировалась у нее с грубыми мазками.

      – Что вы думаете? – спросил Январский, не поворачивая взгляда.

      Лена непроизвольно посмотрела на него, проверяя, действительно ли ему может быть интересно ее мнение. Его профиль не выдавал ответа.

      – Животная природа человека, – сказала она не слишком оригинально, но стараясь передать голосом, что картина произвела на нее сильное впечатление. Голос плохо слушался.

      Она вспомнила про прижатый к груди стакан, поднесла его к губам и осушила залпом. Горло обожгло, но не так сильно, как водкой. Вкус был древесно-травяным, немного вяжущим – не слишком приятным, но неуловимо бодрящим.

      – Животная природа, – хмуро повторил Январский и с недовольным видом поскреб щеку. – Словно есть какая-то другая!

      Мог бы и согласиться из вежливости,