В тридцать лет Федор Степанович мог уйти в монахи, поскольку не был женат. Ясно только одно: у него не было супруги в тот момент. Но была ли она раньше? Прийти к тридцатилетнему рубежу, не отведав брака – крайне необычный выверт в судьбе знатного мужчины XVI века. Одно из двух: либо до принятия пострига будущий митрополит все-таки был женат, но его супруга рано умерла, не подарив ему детей (а генеалогические памятники говорят о его бездетности). Либо он с юных лет подумывал о судьбе инока, и потому сознательно уклонялся от брачных уз, а отец не стал его неволить. Если верно второе, то Степана Ивановича надо считать человеком большой мудрости и удивительной мягкости: он согласился с нежеланием сына-первенца продолжать род, хотя это шло вразрез в обычаями служилой аристократии.
Житие говорит о юных годах Федора Колычева следующее: он сторонился «пустошных игр», любимых другими детьми, предпочитая им «книжное учение». Родители приохотили его к «художной хитрости – Божественному писанию», и мальчик полюбил читать. Степан и Варвара Колычева ласкали сына и баловали его.
Как отпрыск знатного семейства он должен был освоить ратную науку, прежде всего, получить навык езды на коне. К нему приставили молодых парней, обязав их побольше ездить верхом с Колычевым-младшим. В ту пору молодой человек, чтобы не отстать от сверстников, должен был как можно больше бегать, скакать на коне, бороться, упражняться в стрельбе из лука и участвовать в жестоких кулачных боях. Аристократ осваивал также правильное обращение с оружием, прежде всего, с саблей и боевым топором, а также узнавал от старших всё известное им о тактических уловках и походных обычаях русской армии.
Приобщаясь к «воинской храбрости», Федор все-таки больше тянулся к книгам, к молитве, к Священному Писанию.
Похоже, тут автор Жития не столько измышлял подробности жизни святого, сколько пользовался какой-то устной традицией, существовавшей в Соловецком монастыре. Чувствуется, как в его рассказе проступают живые черты характера юного аристократа. Не столь уж многие крупные деятели Церкви возвысились из аристократических родов, и считанные единицы были причислены к лику святых. Поэтому всякий раз агиограф, задумываясь над судьбой такого человека, должен был себе и читателям объяснить: как личность, самой судьбой приготовленная для битв и государственных советов, оказалась