Понимал ли настоятель соловецкий, кого Бог привел к нему в послушники? Понимал ли, какого полета птица залетела на Соловки? По всей видимости, Федор Степанович не торопился открывать свое происхождение. Ему все еще грозило быть вырванным из монашеской среды по настоянию родни. Но даже если он и открыл игумену Алексию тайну своего происхождения, тот ни в чем не делал него исключений.
Любопытно сравнить его с другим знатным дворянином, искавшем монашества в XIX веке. Константин Николаевич Леонтьев, великий ум поздней Российской империи, писатель и философ, попал на Афон, имея искреннее желание постричься. Там его научили «середе и пятнице», погрузили в православный быт, показали все красоты и все труды монашеской жизни. Но… на постриг благословения не дали. Великие его наставники, старцы афонские, мудро сказали ему: рано идешь к нам, справься прежде с обстоятельствами жизни своей мирской, иначе они тебя из обители вытащат. Константин Николаевич, личность волевая и к тому большой гордец, не внял совету старцев. Несколько лет спустя он стал послушником в подмосковном Николо-Угрешском монастыре. А через несколько месяцев сбежал оттуда. Верно ему сказали старцы, все вышло по их слову. Возжелав стать иноком, дворянин, привыкший к высокому уровню достатка, пришел в обитель весь в долгах, без копейки. Он терпел холод, бытовую скудость и даже грязную работу… Но вот грубая пища угрешской братии его доконала. Будь у него немного денег, возможно, Константин Николаевич смог бы докупать хорошие продукты, да и приучился бы мало-помалу к простой иноческой трапезе, сначала мешая ее с доброй пищей, потом уменьшая порцию докупленного, а потом и свыкшись с общим столом. Но деньги в тот момент оказались отняты обстоятельствами жизни мирской… Лишь через много лет, пожив у стен Оптиной пустыни, вволю побеседовав с тамошними старцами, раздав долги, переменив ум, попривыкнув к самой простой обстановке, Леонтьев принял постриг. Это произошло незадолго до его кончины, но все-таки в могилу лег уже не Константин Леонтьев, а инок Климент. Подобная эволюция в среде «просвещенного» дворянства его времени выглядела почти подвигом… Федору Степановичу движение к монашеству далось легче. Но не надо думать, что «легче» означает «легко». Вечное недоедание, холод, сырость, взвизгивания гордыни, тоска по родне, мозоли на руках и абсолютное подчинение монастырским властям – вот чего он напробовался после сытой жизни в окружении услужливой дворни.
Наконец, послушнику Федору позволили принять постриг. И более не стало Федора Степановича Колычева. Он умер. Ибо монах для мира – живой мертвец.
Вместо него появился