Если бы в те годы Николаю Митрофановичу кто-либо сказал, что когда-нибудь он будет крепко наказан тем, чем грешил всю жизнь, он, наверное, откровенно посмеялся в лицо этому прорицателю. Но время шло. Сын его, росший в окружении лжи и лицемерия, в обстановке, где разрушались изначальные святыни, входил в жизнь злым, нахальным и желчным. И относился он так не только к окружающим, но и к родителям.
Уже в детстве в характере его стала проступать какая-то озлобленность на всех. Забираясь в огород к соседям, он не только обирал огурцы или помидоры, но и вырывал растения, не только обтряхивал яблоки с деревьев, но и ломал ветки. В Иржевце помнят, как он сбросил с телеги школьника Толика Супруна и тот сломал себе ногу, как обокрал фуражный склад и забрался средь бела дня в колхозный курятник за птицей. Но все это тогда не очень беспокоило Власенко-отца. Его волновало другое: что Николай ворованное несет не домой, а старается продать где-нибудь и пропить.
Потом, когда Власенко-младший совершит крупную кражу и будет привлечен к уголовной ответственности, в редакцию из Иржевца придет письмо, в котором односельчане, рассказывая о проступке Николая, скажут в конце, что следовало с ним вообще-то посадить на скамью подсудимых и его родителей. Это ведь они ему давали уроки бесчестия.
Я встретился с Власенко-старшим у него дома. Это был уже далеко не тот «герой», который некогда в любых обстоятельствах держался самоуверенно. Понятное дело, расставаться на старости лет с сыном и, быть может, даже чувствовать, как искалечил судьбу ему, нелегко.
– Жена и вовсе в больницу слегла, – сказал он уныло и отвел в сторону глаза.
Сколько раз выходил этот человек, как казалось ему, сухим из воды, минуя расплату за свои делишки. Сколько раз радовался он этому, не подозревая, видимо, что наказание рано или поздно все-таки придет к нему. Пусть не в судебном выражении, а в презрении односельчан, в одиночестве, которое так мучительно и страшно в преклонные годы.
Стоит ли говорить, что разговор наш не клеился, хотя он и не отрицал фактов, приведенных в письме, не отметал обвинений, которые выносили ему односельчане.
– Конечно, я виноват. Но Николай давно уже самостоятельный человек. Работал в коллективе. Почему товарищи-то его не одернули, не остановили?
Вопрос, конечно, по существу. До того, как встретиться с Власенко-старшим, я сам задавал его животноводам фермы, где работал Николай, руководителям хозяйства. Никто на этот вопрос определенного ответа не дал. Действительно, не очень-то требовательны были все эти люди к нему.
Многие товарищи по работе, когда заводил я разговор о пьянстве Николая, поведении молодого рабочего, опустив глаза, говорили: – Сам не маленький. Да и личное это дело.
И будто не видели, что личные поступки этого человека наносили урон всему коллективу. Ведь Власенко начал втягивать в делишки свои других. «Личные дела» такого рода никогда не бывают нейтральными для общества, и в коллективе, где забывают