Туся кивнула:
– Четыре миллиарда. Триста с чем-то миллионов. Кися, ты же сам сказал!
Кабуча тоже кивнула, но промолчала. А Дылда прилег на кровать, не сняв обуви. Дылде хотелось спать. Спать и видеть сны, быть может. Какие сны? Ну, к примеру, сон о потере Тусей невинности. Восьмой класс, бабушка уехала в Кременчуг, еще не надо круглосуточно резать мертвых пудельков и британских вислоухих…
Я пьян, сказал себе Ямщик. Они ничего не слышат, кроме моих собственных реплик, а я пьян. Ямщик, не гони лошадей! Это профессиональная деформация, наслаждайся, пока щекочет.
– Не мучь людей, – Ямщик в зеркале ухмыльнулся. – Объяснись по-человечески.
– Я не всех милее, – объяснил Ямщик на пуфе по-человечески. – Я примерно четыре с третью миллиардный. Обидно, да?
Кабуча робко засмеялась.
– Обидно, – согласилась Туся.
Не смущаясь присутствием Ямщиковой супруги, она встала у Ямщика за спиной, взяла четырех-с-третью-миллиардного за плечи, прижалась. Затылком Ямщик чувствовал Тусину грудь: большую, мягкую, обвисшую, но не критично. Сейчас он хорошо понимал Дылду. Терпеть до восьмого класса? Подвиг, честное слово. Или это Туся терпела?
– А по тебе, кися, и не скажешь. Сколько на земле людей?
– Семь миллиардов, – вздохнул Ямщик. – Или уже восемь?
– Даже если восемь. Так, на вид, ты в первом миллиарде. Ну, во втором, в самом начале.
– Вы мне льстите.
– Ничуточки! А я какая? Ну, если по-твоему?
– Какая? – спросил Ямщик у зеркала.
По зеркалу пробежала рябь. Когда она сгинула, Ямщик из зеркала доложил:
– Три миллиарда седьмая. Нет, шестая.
– Почему не седьмая? – строго бросил Ямщик на пуфе. – Что за погрешности?
– Предыдущую сбил грузовик с замороженными цыплятами. Насмерть. Вот прямо сейчас и сбил. Сидней, перекресток Darling Harbour и Chinatown, напротив отеля «Seasons Darling Harbour». Oh, my love, my darling, I've hungered for your touch[1]…
– Что она там делала? Ночь на дворе!
– Почему ночь? У них утро, в Сиднее! Вышла на пробежку, а тут хлоп, и грузовик…
– Кися, – Туся прижалась теснее. Ямщик занервничал: он уже представлял последствия, а главное, ясно слышал голос Кабучи: «Ну, как хочешь…» – Я седьмая, да? Из восьми миллиардов? Кися, ты золото!
– Шестая, – заслужив мокрый поцелуй в зарождающуюся лысину, Ямщик решил не уточнять насчет трех миллиардов. – Только не по красоте.
– А по чем?
– По милоте, наверное. Я же спрашивал: «Кто на свете всех милее?»
– По милоте? – Туся задумалась. Спиной и затылком Ямщик чувствовал, как сильно она задумалась. – Тоже неплохо. Может, даже лучше, чем по красоте… Кися, ты зая, ты просто зая!
Ямщик в зеркале хихикнул.
– Нас повысили в звании, – поздравил его Ямщик на пуфе. – С тебя бутылка.
– Будет, – пообещал двойник.
– С меня? – изумилась Туся. – За шестую? Будет! Кися, – она глянула на мужа, но быстро передумала, обернувшись к Кабуче, –