Однако именно эти планируемые, затем откладываемые и вновь планируемые поездки в Россию становятся в дальнейшем тайным и явным яблоком раздора в ее отношениях одновременно и с немецкой, и с русской семьей, а также источником ее собственных глубоких внутренних терзаний. В сентябре 1806 г. в переписке с родными Мария Павловна начинает обсуждать вопрос, когда она должна покинуть Веймар. Александр приказывает ей – если того будут требовать обстоятельства – сразу же отправиться в Берлин, где она сможет чувствовать себя в большей безопасности. Мария Федоровна также хочет, чтобы дочь покинула Веймар, как только в его окрестностях покажутся французы, потому что «неприлично и недостойно» добровольно подвергать себя такой опасности. Она даже считала Наполеона способным похитить сестру императора: «Что может прийти в голову людям без веры и без закона», – писала она под впечатлением от убийства герцога Энгиенского. Впрочем, выбор правильного момента для бегства все же оставлялся Петербургом на усмотрение Карла Августа и Карла Фридриха, которые «лучше знали положение вещей», потому что слишком раннее бегство могло бы подать повод к напрасному беспокойству населения[99].
В октябре 1806 г., после разгрома прусской армии под Йеной, сообщая некоторые подробности о продвиженим русской армии и уповая на Провидение, Александр I мягко уговаривает сестру отправиться в Петербург, понимая при этом всю щекотливость ее положения («Зло достигло своего предела, и я уже более не вижу от него спасения. Напрасно было бы терять надежду, напротив, настал момент проявить стойкость. Что касается Вас, мой добрый Друг, уступите желанию Матушки, возможно, окажись я на Вашем месте, я поступил бы так же, но сейчас, как мне кажется, Вы не можете придумать ничего лучшего, чем приехать к нам» (письмо от 19 октября [1806 г.]). Мария Павловна к тому времени (11 октября) уже покинула Веймар. Она отправляется в Альштедт, а оттуда, расставшись с Карлом Фридрихом, продолжает бегство через Берлин в Силезию. До этого, в середине сентября 1806 г., Карлу Августу удалось переправить самое ценное из ее приданного в Лейпциг банкиру Фреге.
Для характеристики внутреннего облика Марии Павловны показательно (и об этом мы уже отчасти говорили выше), что в дневнике, который она ведет во время своего вынужденного бегства, мы не найдем ничего, что касалось бы ее переживаний в это время. Отголоски войны в нем почти не слышны, бегство от французов предстает как познавательное путешествие по городам Германии, в котором великая княгиня знакомится с ее культурой, описывая все культурно значимое, что ей попадается на пути, удовлетворяя свой интерес к социальной, хозяйственной, культурной стороне жизни тех немецких княжеств, через которые она проезжает