Трижды он пытался связаться с Танкред-Хаусом, но линия была занята. Когда шофер Дональдсон повернул на первый вираж узкой лесной дорожки, Вексфорд попробовал дозвониться еще раз – теперь гудок был длинный, а ответил ему Бёрден.
– Трубка была снята. Лежала на полу. Здесь три трупа, застрелены. Вы должны были встретить “скорую” – там эта девушка.
– Как она?
– Не знаю. Была в сознании, но совсем плоха.
– Ты говорил с ней?
– Конечно. Пришлось, – ответил Бёрден. – В дом проникли двое, но она видела только одного. Говорит, все случилось в восемь или сразу после восьми – минута-две девятого. Больше ничего не смогла сказать.
Вексфорд спрятал телефон. Часы на приборной доске машины показывали двенадцать минут десятого. В тот момент, когда ему сообщили о происшествии, он был не то чтобы зол, а скорее раздосадован и огорчен. Сидя за столиком в “Примавере”, он пытался побороть в себе растущую неприязнь и упорное отвращение. Сдерживаясь только ради Шейлы, он в третий или четвертый раз повторял про себя готовую сорваться с языка колкость, когда телефон зазвонил. Теперь впечатления от горького ужина можно было задвинуть подальше, думать об этом нет времени, все внимание – на убийство в Танкред-Хаусе.
Дом весь в огнях мелькнул за деревьями и пропал во тьме, пока они проезжали извивы дороги, но вот вырулили на широкую лужайку, и дом снова показался впереди. У ворот Дональдсон помедлил, выбирая дорогу, потом прибавил газу и выехал на широкий двор. В темном зеркале бассейна отразилась статуя, изображавшая, должно быть, Дафну, убегающую от Аполлона. Дональдсон объехал ее слева и подкатил к полицейским машинам.
Парадная дверь была открыта. Вексфорд заметил, что в арочном окне левого крыла разбито стекло. Войдя в дверь через оранжерею, полную лилий и украшенную, как ему показалось, экранами в стиле Роберта Адама[2], он прошел в просторный зал, где пол и коврики были перепачканы кровью. На бледном дубовом полу лужицы крови образовали словно бы карту островов. Навстречу вышел Барри Вайн, и тут Вексфорд увидел тело на ступенях.
Вексфорд приблизился, чтобы рассмотреть его. Тело принадлежало мужчине лет шестидесяти. Высокий, стройный, с красивым лицом. У него были тонкие черты – такие обычно называют “чувственными”. Теперь его лицо стало восковым и желтоватым, челюсть отвисла, мертвые голубые глаза вытаращены. Убитый был одет в строгий костюм и галстук. Его белая рубашка стала багряной от крови, на темном пиджаке кровь расползлась черными пятнами. В него стреляли почти в упор, дважды: в грудь и в голову. Голова мертвеца представляла собой сплошное кровавое месиво, липкая бурая масса превратила в колтун густые седые волосы.
– Знаешь, кто это?
Вайн покачал головой:
– Откуда, сэр? Вероятно, парень был владельцем дома.
– Это Харви Коупленд, бывший член парламента от южных округов, муж Давины Флори. У нас ты, конечно, недавно, но ты ведь знаешь Давину Флори?
– Да,