– Чего вам?
– Пустишь на постой? На одну ночь всего. А утром мы уйдем. Обиды не причиним, не бойся.
– А вы откуда, кто такие будете?
Она будто слышала себя со стороны. Голос чужой, не узнанный, словно не она говорит. Ноги трясутся мелкой дрожью. Ей показалось, что еще чуть-чуть, и они вовсе не будут держать ее. Упадет прямо тут, у стены.
– Издалека, хозяюшка, – уклончиво ответил усатый. – Ну, так что, пустишь или в другой дом нам идти?
«А не сделаешь – живьем зарою».
– Пущу, чего ж не пустить.
– Вот спасибо.
Путь до двери казался невероятно длинным. Несколько раз она замирала, хватаясь за стену, потом топала на себя ногой, заставляя идти вперед. Вошла в сени, откинула засов, пропуская их внутрь. В сенях стало невероятно людно. Марьяна как в тумане видела их лица, запал в памяти ветвистый шрам на лице у одного, прямо из уголка рта, на всю щеку.
– Больной у вас? – спросила она, глядя на последнего, державшегося за ребра.
– Да вот, живность в ваших лесах больно недружелюбная, – ответил усатый, улыбнулся располагающе. – А ты что ж, одна живешь?
– Зачем одна? Дети у меня. Трое. Дед старый.
– Тяжко, наверное?
– Почему тяжко? Как у всех. Вы проходите, чего в сенях толпиться.
Гости прошли в дом. Огляделись.
– Только вот ружья свои на гвоздь, что ли, вешайте. Нехорошо, с ружьями-то в дом. Не по-людски.
– Ладно, хозяюшка, повесим. Ты только детишкам своим скажи, чтоб не любопытничали.
– Да они уже спят, поди. – Марьяна быстро глянула на занавеску.
– Ну ладно тогда. Ты не бойся, мы тихонечко.
Марьяна прошла в дом, гости двинулись за ней. Вошли в комнату, расположились у стола, на лавках.
Марьяна заметалась по комнате. Усатый поймал ее за рукав, усадил рядом.
– Да ты не суетись, хозяйка. У нас свое, не объедим.
Она всплеснула руками:
– Да что это я, пустить пустила, а накормить не накормлю.
– Это подождет. А вот страдальца нашего разместить не мешает.
Он подмигнул увечному, тот фыркнул, но тут же поморщился от боли. Марьяна повела его за шторку, указала на топчан, застеленный синим солдатским одеялом.
– Откуда такое? – Увечный ткнул рукой в одеяло, на котором блеклым пятном угадывался трудноразличимый штемпель.
– Да откуда? Ходили тут пришлые вроде вас. Только оружье-то у них не такое грозное было. Меняли всякое на припасы. Так вот и купила. За картошку.
Увечный кивнул, принимая объяснение. Потянулся было к ботинкам, согнулся от боли.
– Давай уж помогу. – Марьяна присела на корточки, пыхтя развязала хитрозапутанный узел на берцах.
В доме потихоньку пробивался совсем другой запах – мужского пота, амуниции, кожи и железа, запах, забытый Марьяной за четыре года вынужденного холостяковства. Этот запах будил в Марьяне что-то женское, отбрасывал назад, к тем дням, когда еще