Галиция против Новороссии: будущее русского мира. Ростислав Ищенко

этапе отличалась умеренностью. Скорее всего, если бы заданный в первые десятилетия австрийской власти подход сохранился, то проблема предполагаемой галицкой нелояльности никогда не взбудоражила бы умы имперских чиновников и не дала бы старт цепочке событий, приведших в геноциду 1914–1917 годов. Можно сказать, что в какой-то степени проблема потенциальной нелояльности русинов, приведшая к геноциду, была вначале придумана австрийцами и лишь затем, с приложением серьезнейших усилий центральной и местной властей, воплощена на практике. То есть усилия, направленные на преодоление не существовавшей, а лишь потенциально могущей возникнуть проблемы, вначале эту проблему создали, а затем многие годы ее углубляли.

      В первые десятилетия после перехода Галиции к Австрии в официальных документах для обозначения коренных обитателей края употреблялись термины «русский», «русские» («Russen», «Russe», «russisch»), то есть такие, которые применялись и для основного населения России. Русским назывался и язык преподавания в новооткрытой Мункачевской (Мукачевской) семинарии, готовившей душепастырей для Закарпатья и Восточной Галиции. По сути, это был славяно-русский язык, исполнявший функции литературного в Киевской и Московской Руси до образования русского литературного языка. На том же русском языке велось преподавание в основанном в 1784 году во Львове университете. Характерно, что в этот период противоречий между властями в Вене и населением Галиции не возникало. Власти не посягали на природную русскость галичан, а те, в свою очередь, не имели оснований для выдвижения каких-либо претензий к властям. Права австрийского императора на Галицию не вызывали у населения сомнений, а его власть не вызывала отторжения.

      Положение стало меняться после второго (1793 год) и третьего (1795 год) разделов Польши, когда между Россией и Австрией образовалась общая граница. И меняться оно начало именно по инициативе власти, которая, таким образом, и дала старт неконтролируемому развитию цепи событий, влияние которых и отдаленные последствия мы испытываем до сих пор.

      Уже в 1796 году австрийский историк Иоганн Христиан Энгель указывал, что соседняя с Галицией Волынь была присоединена к Российской империи, как «составная часть древней российской державы»[1]. Отсюда историком делался вывод о том, что Россия впоследствии может потребовать себе Галицию, также входившую когда-то в состав древнерусского государства. Необходимо, однако, подчеркнуть, что Энгель говорил о внешней угрозе (Россия может предъявить претензии на Галицию), а не о внутренней (население Галиции – потребовать присоединения к России). Тем не менее австрийские власти озаботились именно настроениями населения, которое, во-первых, оставалось лояльным Вене и, во-вторых, не имело никакого влияния на политику официального Петербурга.

      Как показали дальнейшие события, указание Энгеля было вполне резонным. Впрочем, территориальные притязания на Галицию Россия до 1914 года заявляла только один