Медленною поступью подошла Манефа к паломнику и твердым голосом сказала:
– Не чаяла тебя видеть, Яким Прохорыч!.. Как из гроба стал передо мною… Благодарю Господа и поклоняюся ему за все чудодеяния, какие оказал он над тобою.
Поклонилась мать Манефа паломнику и скорей, едва слышной поступью, пошла из горницы, а поравнявшись с Фленушкой, сказала ей шепотом:
– Пойдем… Евпраксию позови… Укладываться… Чем свет поедем.
– Зачем же ты, Яким Прохорыч, ушел из митрополии? – спросила Аксинья Захаровна у Стуколова.
– Творя волю епископа, преосвященного господина Софрония, – внушительно отвечал он и, немного помолчав, сказал: – Через два с половиною года после того, как водворился я в Белой Кринице, прибыл некий благочестивый муж Степан Трифоныч Жиров, начетчик великий, всей Москве знаем. До учреждения митрополии утолял он в России душевный глад христиан, привлекая к древлему благочестию никонианских иереев. Письма привез он из Москвы, и скоро его митрополит по всем духовным степеням произвел: из простецов в пять дней стал он епископ Софроний и воротился в Россию. Белокриницкие власти повелели мне находиться при нем. С ним и приехал я до Москвы.
– И за Волгу он же прислал тебя? – спросил Патап Максимыч.
– Он же, только совсем по другому делу. Не по церковному, – отвечал Яким Прохорыч.
– Что за дело? – продолжал расспросы Патап Максимыч.
Стуколов замолчал.
– Коли клятвы не положено, чтобы тайны не поведать, что не говоришь?.. – сказал Патап Максимыч.
– Клятву не положено, и приказу молчать не сказано, – вполголоса проговорил Стуколов.
– Зачем же нас в неведенье держишь? – сказал Патап Максимыч. – Здесь свои люди, стары твои друзья, кондовые приятели, а кого не знаешь – то чада и домочадцы их.
Молчал Яким Прохорыч.
– Видно, долга разлука холодит старую дружбу, – вполголоса промолвил Чапурин Ивану Григорьичу.
– Скажу, – молвил Стуколов. – Только не при женах говорить бы…
– Ах, батька! Уйти можем, – воскликнула Аксинья Захаровна. – Насть, вели-ка Матрене заедки-то в задню нести. Пойдемте, Арина Васильевна, Грунюшка, Параша. Никифору-то не уйти ли с нами, Максимыч?
– Ступай-ка с ними в самом деле, – сказал ему Патап Максимыч.
Никифор пошел, с горестью глядя, что Матрена в заднюю несет одни сладкие заедки. Разноцветные графины и солененькое остались, по приказу хозяина, в передней горнице.
Обведя собеседников глазами, Стуколов начал:
– Вот вы тысячники, богатеи: пересчитать только деньги ваши, так не один раз устанешь… А я что перед вами?.. Убогий странник, нищий, калика перехожий… А стоит мне захотеть, всех миллионщиков