– Что рассказала? – искренне удивившись, я остановился. Сестра Кларк едва со мной разговаривала.
– Я знаю, что с тобой случилось. Вот почему я здесь.
Она расплакалась и вытерла нос тыльной стороной руки. Мешок осел, и из него что-то выпало, непристойно булькнув.
– Она говорит, у тебя было просто ужасное детство. Сексуальное насилие, жестокость. Каждый день ты жил в страхе. Прежде чем власти вмешались, отец тебя почти убил. Не понимаешь? Вот почему ты так одержим такими вещами, этой ерундой. Это как болезнь. Ты просто пытаешься снова привести все в порядок.
– Это чертово вранье! – закричал я. – Мое детство было идеальным. Ты придумываешь!
– Нет, – она потрясла головой, роняя сопли. – Тогда, в первую ночь на кухне, я видела знаки. Сигаретные ожоги на твоих руках. Порезы, такие глубокие, что шрамы никогда не зарастут. Я подумала, что знаю, что ты чувствовал. Что это похоже на меня. Постоянно отпихивают, всегда все выше тебя, постоянно боишься. Я не ожидала ничего подобного. О чем ты думал?
– Ты уверена, что не понимаешь? – я снова двинулся к шкафу. – Я такой человек, которого никто не замечает. Я невидим, пока на меня не укажут. Я живу в своем мире. Я даже не ординарный, я ниже этого.
Добравшись до шкафа, я медленно выдвинул ящик и начал на ощупь копаться внутри. Саския пыталась скрыть панику, пыталась найти выход.
– Но я не один, – объяснил я. – Таких как я много. Я вижу их просящими милостыню на улицах, выпрашивающими еду в пабах, колющимися в подворотнях. Для них детство – это шрам, который никогда не заживет, и все же они пытаются ковылять дальше. Я прекращаю это ковыляние, Саския. Мисс Крисхольм говорит, что я – ангел.
Мои пальцы обхватили рукоять ножа для разделки мяса, но его кончик застрял в дальней стенке ящика. Приложив усилие, я его высвободил и опускал руку, пока лезвие не прижалось к бедру. Услышав звук за спиной, я обернулся. Эта способная довести до белого каления девица с поразительной скоростью открыла дверь и выкатилась наружу. Я выбежал в гостиную и обнаружил ее кресло у полок с архивами. Саския, наполовину вывалившись из кресла, сжимала в пальцах пачку невосстановимых пленок семьдесят восьмого года с талантами из шоу Фланагана и Аллена.
– Оставь их! – заорал я. – Ты не понимаешь!
Она повернулась ко мне с выражением расчетливой злобы на лице и подняла записи над головой. Если я нападу на нее сейчас, она наверняка их уронит.
– Почему ты убил этих людей? – просто спросила она.
На миг я растерялся. Она заслуживала объяснения. Я провел по острию ножа большим пальцем левой руки и вздохнул, когда плоть медленно расступилась, открывая дорогу боли.
– Я хотел исправить их прошлое. Дать им то, что может утешить. Тони Хэнкока. Воскресные обеды. «Семейных любимцев»[24]. Улыбчивых полицейских. Нормана Уиздома. Дать им свободу воспоминаний.
Должно