Он поднялся. Летняя веранда закружилась перед глазами, но он взял себя в руки.
– Я пойду немножко полежу, а потом сходим в поле, позвоним маме и Сержику, узнаем, когда они приедут. Ладно?
Ваня молчал. Он застыл на месте. Ложка повисла в воздухе, с нее падали капли жидкого желтка. Ваня сидел, уставившись в одну точку, с широко открытым ртом: Николай хорошо видел наполовину пережеванный хлеб, смешанный с яйцом.
– Что с тобой?
Ваня не отвечал. Такое с ним бывало. Правда, редко. Ваня иногда вдруг застывал и оставался неподвижен минуту, а то и две. В это время он был где-то далеко. Словно видел сны, которые забывал сразу же после пробуждения. Сразу же, как только… возвращался в себя.
Николай почувствовал, что боль в его голове медленно, но неумолимо нарастает, будто чья-то невидимая и безжалостная рука поворачивает черную ручку реостата. К горлу подкатила тошнота, еще немного, и его вырвет… Он закрыл глаза…
И тут он услышал, как кто-то четко и связно сказал:
– Не надо звонить. Не надо звонить, папа.
Николай был ошеломлен. Этот голос… Он очень напоминал Ванин голос, но слова звучали так чисто… так правильно. Как никогда не звучали раньше. Неужели его сын может говорить?
Это заставило его на время забыть про боль. Он схватил себя за горло, с трудом сдерживая подступившую тошноту, и нагнулся над сыном.
– Ваня… Это ты сейчас говорил?
Сын по-прежнему сидел неподвижно. Николай оглянулся, словно надеялся найти странного пересмешника, говорившего Ваниным голосом. Но… В доме никого не было. И не могло быть.
– Ваня!
Мальчик вздрогнул, будто его ударили. «Вернулся!»
– Ванечка! Ты МОЖЕШЬ говорить? Да? Ты можешь?
Сын посмотрел на него круглыми глазами, и вдруг Николай увидел слезы, копившиеся в уголках. Прозрачные, большие слезы. Ресниц у мальчика почти не было, слезы сорвались и скатились по белым щекам. Ваня плакал. Он всхлипывал и дрожал, словно увидел ТАМ, где он только что побывал, что-то страшное…
– Ванечка… Ну что с тобой? – Николай обнял мальчика, прижал его нелепую, напоминавшую шахматную ладью, голову к груди. – Не бойся. Все хорошо. Все хорошо.
Странно, но он сам в это не верил. Он чувствовал, что все совсем не хорошо. Что-то было не так. Не так, как обычно.
Вроде бы ничего особенного, если не считать невесть откуда взявшейся головной боли, но…
– Е… адо… онить… Е… адо…
И опять. Те же слова, но теперь уже на знакомом, родном, ВАНИНОМ языке. «Не надо звонить. Почему?»
– Почему, мальчик? Ты же хочешь…
Он не успел договорить. Ваня внезапно вскочил со стула и бросился в комнату. Николай не смог его остановить. Движения сына, обычно медленные и какие-то УГЛОВАТЫЕ, сейчас были резкими. Правда, в них проглядывала принужденность марионетки, послушной невидимым ниточкам, но от медлительности не осталось и следа.
Ваня рывком распахнул