В свете свечи он уловил движение. Полог шатра медленно опускался.
– Стой, друг, – сказал Хасан.
Ткань поднялась. За ней блеснули зрачки.
– Почему ты назвал меня другом? – требовательно спросил старческий голос.
Это был ассасин, которому следовало оставаться в Аламуте и наслаждаться прелестями Тайного Сада. Но он двинулся на запах резни.
– Разве ты не Али аль-Хаттах, погонщик верблюдов, который однажды подшутил над Хасаном?
– Мой язык не раз говорил глупости, чтобы отвлечь старика и облегчить его страдания. Я был просто дерзким мальчишкой, и дым делал меня легкомысленным.
– Это были хорошие шутки, Али.
– Никто из ныне живущих не помнит их.
– Я помню.
– Нет, господин. Ты мертв. Мы погребли тебя в песке в полудне пути отсюда. Я сам оборачивал полотном твои ноги.
– Ноги нищего. Ноги какого-то отверженного.
– Твои ноги, мой господин Хасан. Я хорошо знал твои ноги, ты достаточно пинал ими меня.
– Это шло на пользу твоей голове, Али.
– Ты не пинал меня в голову, господин.
– Я знаю. Твоя задница была мягче, чем голова.
– Сейчас это не так. – Старик усмехнулся.
– Вспомни, Али.
Старик вгляделся в глубь шатра, туда, где за поверженными телами виднелась стройная фигура Хасана и плясала на стене его тень.
– Нет, господин. Я не должен вспоминать. Не сочти за неуважение, но если я вспомню, то не смогу молчать. А если начну рассказывать, они скажут, что мой мозг размягчился, как масло. И ничем хорошим для меня это не кончится.
– Мудро говоришь.
– Никогда не умирай, Хасан. И никогда не рассказывай мне, как ты живешь.
Полог опустился, и старик исчез. Хасан услышал шарканье туфель по песку.
На следующий день, перед самым рассветом, сарацинские конники под командованием молодого воина, некоего Ахмеда ибн Али, двигались по дороге на Тирзу. Они шли с востока. Когда первые солнечные лучи осветили их спины, Ахмед увидел загадочную картину.
Свет падал на глубокую расселину к северу от дороги, справа от Ахмеда. Как только яркое солнце осветило ее, воздух наполнился стонами безумцев. То были христиане, в белых плащах с красными крестами, конные и пешие. Многие с непокрытыми головами, двое – почти голые, обмотанные белыми плащами.
По команде Ахмеда воины обнажили мечи и поскакали наперерез сумасшедшим. Христиане не сопротивлялись. Те, что бежали, пали на колени, конные спешились.
Ахмед выстроил безумцев в два ряда, направляя их жестами, и отправил по дороге на Балатах. Там находился временный лагерь военачальника.
– Господин!
Саладин наблюдал за прыжками молодого жеребца.
Объездчик, юноша лет шестнадцати, который в лучшие времена мог бы быть главным конюшим, едва касался хлыстом конских ног. Саладин заметил, что объездчик выдерживает время между ударами и жеребец