Помещение было заставлено бесчисленным множеством сундуков и плетеных корзин, среди которых бродили несколько исхудалых котят. Пыль лежала везде. Запах сырости, кошачьей мочи, плесени, гниющих трав, пучками свисавших с балок, был невыносим. Беспорядочная гора свернувшихся и потрескавшихся пергаментов высилась на столе. На пыльной полке рядами стояли черепа животных. На стене висел меч, из глиняного кувшина торчал пучок стрел, а из груды выцветших щитов высовывался сноп почерневших копий. Дымящаяся жаровня стояла на россыпи серого пепла. Рядом с большим медным зеркалом я, к своему удивлению, увидел обвитый омелой христианский крест с прибитым к нему телом их мертвого Христа. В странной каменной урне была навалена беспорядочная куча из орлиных перьев, кочанов капусты фей, эльфовых затворов, змеиных и ведьминских камней, морских раковин и сосновых шишек. Какие же тайны хранились за другой дверью башни Мерлина?
Нимуэ перестала плакать.
– Он ничего не выбрасывает, – сказала она, словно угадав мои мысли.
За дверью послышались голоса, но никто не решался потревожить нас. Нимуэ встала и, пошарив среди чаш, горшков и ковшей, нашла нож, высеченный из черного камня и украшенный белой костью. Она опустилась на колени и посмотрела мне прямо в глаза. Долгое время она молчала, и я слышал биение своего сердца. Казалось, Нимуэ решается на что-то зловеще важное, что изменит течение моей жизни. Черные волосы, обрамлявшие ее клинообразное лицо с широким и высоким лбом, растрепались, глаза потемнели, в них горели разум и знание; Нимуэ родилась знающей, или же боги дали ей это знание. Теперь, в отсутствие Мерлина, она стала совсем взрослой, словно ответственность, возложенная на ее плечи, меняла прежнюю резвую и озорную девчонку прямо на глазах. Я менялся тоже, превращаясь из худого, щуплого ребенка в высокого молодого человека. Но ложе и сон, которые Нимуэ делила с Мерлином, возвысили ее, сделали твердой и неумолимой. Она предпочла бы скорее увидеть умершую в ледяном холоде землю, чем отказаться от своего видения Британии, осененной покровительством собственных британских богов. И теперь, стоя передо мной на коленях, она, наверное, решала, достоин ли и я быть частью этой пылкой мечты.
– Дай мне свою левую руку, – приказала она, решившись.
Нимуэ крепко держала мою ладонь, произнося заклинания. Среди непонятных слов я разобрал имена Камулоса, бога войны, Мананнана, сына Ллира, собственного бога Нимуэ, Агроны, богини кровопролития, и Аранхрод Золотой, богини рассвета. Неожиданно Нимуэ резанула ножом по моей ладони. Брызнула кровь. Я вскрикнул. Она шикнула на меня и тем же резким движением рассекла свою ладонь. Потом соединила разрезы наших ладоней и крепко обернула их полой своего черного плаща.
– Дерфель, – тихо сказала она, – пока остаются на наших руках эти шрамы, мы одно целое. Согласен?
Я взглянул ей в глаза и понял, что это не просто игра, не детская клятва, но то, что свяжет нас в этом мире, а может, и в следующем.
– Согласен, – прошептал я.
– И