– Чего-чего? – изумился капитан. – Девушка, вы, кажется, с ним были? Чего он такое несет?
– Напился, – односложно ответила Вера.
– А что он пил?
– Вино. А потом водку.
– Тогда понятно. Мешал, значится. А кто он на самом деле? Мне протокол составить нужно.
– Говорю же, купец второй гильдии Брыкин, – вновь встрял Сабуров. – В участок, сволочи, свели. А за что?! Я в своем праве, коли деньги заплатил.
– Заткнись, придурок! Так, как его звать по-настоящему?
– Михаил Сабуров.
– Работает где?
– В пединституте… То есть по-новому в госуниверситете. Аспирант на факультете истории и права.
– Историк, значит… Тогда понятно. А то купец второй гильдии…
– Да, купец! – вскинул голову Сабуров.
– Ладно, ладно… Успокойся. Деньги-то у него откуда?
Вера пожала плечами.
– А вы сами кто?
Девушка достала из сумочки служебное удостоверение.
– Так, газета «Путь наверх», – стал читать капитан. – Корректор. Значит, вы с ним в «Савое» гуляли и стали свидетельницей его художеств. Или, может, участницей? Он вас не обижал?
Вера отрицательно покачала головой.
– Ну, хорошо. Я вас отпускаю, Вера Карловна. Идите себе и впредь при походе в ресторан выбирайте более подходящих попутчиков.
– А с ним что будет? – Вера указала на дремлющего на скамейке Сабурова.
– С ним-то? Да ничего особенного. Сейчас в «обезьянник» отведем. Пускай купец проспится.
– Да, купец! – не открывая глаз, пробормотал Сабуров.
– Вот-вот. Отдохнет малость.
Уже ночью, пребывая в своей кроватке, Вера пыталась вспомнить: откуда же ей известна фамилия Брыкин?
«Брыкин, Брыкин… – повторяла она. – Что-то, связанное с детством… Может, учителя какого так звали? Или, наоборот, одноклассника?»
Наконец до нее дошло. Старое кладбище… Памятник… Мраморный ангел с отбитым крылом… Точно! На постаменте так и написано: «Купец второй гильдии Тимофей Петрович Брыкин». Но он умер в незапамятные времена. Почему же Сабуров вдруг вспомнил о нем? И не только вспомнил, а, похоже, и вообразил себя им.
Размышляя над странным фактом, Вера незаметно заснула.
Глава 3
Месть при помощи «Наполеонов» и пребывание в доме скорби
Труд в корректорской, чтение и правка газетных полос не то чтобы угнетали Веру, однако представлялись ей не совсем тем, чего бы желала для себя. Девушке справедливо казалось: она способна на большее. Вере хотелось писать. В душе она видела себя журналисткой. Однажды, еще в первые дни своей работы в редакции, Вера сотворила очерк, строк эдак на четыреста, как ей потом сообщили. Речь в материале шла об одной ее знакомой, которая играла на гитаре и пела произведения собственного сочинения.
Исполнительницу величали Люсьена Феличита. Столь причудливое имя являлось, конечно, псевдонимом. По-настоящему девушка звалась Людмилой Филатовой. Феличита считала себя музыкантом, работающим в жанре бардовской песни, и пыталась