– Куда, куда…. Туда, на дела лихие, на разбой ночной…
Наконец раздался тоненький противный скрип, одностворчатые ворота распахнулись, в переулок начали (в свете одинокого факела), один за другим, выезжать едва различимые всадники: шестеро – в тёмных и неприметных одеждах, седьмой – в белом атласном кафтане и в боярской бобровой шапке.
«Подо Льва Кирилловича, любимого царского дядю, кто-то вырядился!», – отметил про себя Егор. – «Лицедеи, тоже мне! Только вот интересно, кто придумал такую запутку?»
– Ну, с богом, ребятушки! – проскрипел жестяной голос князя Степана. – Делайте всё, как я вам велел!
Мягкий перестук лошадиных копыт, предусмотрительно обмотанных тряпьём, затих в проулке, коротко проскрипели петли, ворота закрылись, вокруг снова установилась чуткая ночная тишина…
Выждав примерно (по ощущениям), минут сорок, Егор махнул рукой, выбрался из сирени, по нетоптаной траве подошёл к одностворчатым воротам, положил руку на ствол вишнёвого дерева:
– Всё, Алёха, я пошёл! Не зевай тут, при первой же подозрительной ерундовине – кричи громко молоденьким петушком…
Он за одну минуту поднялся на четырёхметровую высоту, ловко перебрался с дерева на деревянный приступок, шедший по всему периметру дома и отгораживающий первый этаж от второго, ухватился за распахнутую и закреплённую ставню, осторожно заглянул в распахнутое окно, откуда нестерпимо пованивало грязным постельным бельём и давно немытыми мужскими ногами.
В просторной комнате тускло горели три свечи, вставленные в гнёзда подсвечника, одиноко стоящего на прямоугольном дубовом столе, украшенном искусной резьбой. В большом удобном кресле сидел, устало подперев голову рукой, странный человечек, в жилах которого, несомненно, добрая половина крови имела татарское происхождение. Выпуклый безбровый лоб, раскосые карие глаза, маленький, слегка кривоватый нос, на безвольном подбородке – несколько тонких и длинных рыжеватых волосин. Одет человечек был в парчовый халат – восточного кроя, богато расшитый золотыми и серебряными нитями, на маленькой голове красовалось некое подобие тюбетейки, украшенной разноцветными каменьями, на столе, рядом с татарским господином, лежала пижонская тросточка – тонкой иноземной работы.
«Это и есть Степан Семёнович Одоевский!» – решил Егор, вспомнив нужную главу из романа Алексея Толстого. – «Действительно – хиляк хиляком, не то, что соплёй, обычным плевком запросто можно перешибить. Так перешибить или как? Может, достаточно просто запугать до полусмерти и тщательно допросить?».
Неожиданно со стороны широкой печной трубы, едва видимой в дальнем углу, раздался мужской голос – приятный глубокий баритон, говорящий с едва заметным, мягким иностранным акцентом:
– Уважаемый Степан, свет Семёнович! Всё ещё сомневаетесь? Тысячу ефимок мой казначей отсыпал вам ещё утром. Не так ли? Ещё две тысячи будет вручено – по окончательному завершению дела.… Надеюсь, ваши обязательства