– И завтля плибьют, – в безнадежной тоске прошептала она, припомнив давешния угрозы бабки за подойник, – и измученное воспоминаниями сердечко девочки через край переполнилось горечью. Она сложила на подоконник рученки, положила на них свою кудлатую голову и залилась слезами, но тихо-тихо, чтобы кто-нибудь не услыхал.
«Бя-а-а»! – уже совсем явственно донеслось из за реки. Прерванные воспоминания девочки потянулись своим чередом. Тогда отец избил ее и, как всегда, выкинул на улицу. Было темно и холодно, дул ветер. Все тело её горело и ныло от ударов ремнем. В окнах огней уже не было – все спали; спал и дедушка-караульщик. Как хорошо бы теперь, если бы дедушка опять окутал своим полушубком; но дедушка не идет. Вдруг у крайней избы она наткнулась на что-то белое. Это была овца. Девочка чрезвычайно обрадовалась товарке-бездомовнице. Она тогда примостилась к ней и заснула.
«Бя-а-а»! – кричала и теперь овца за рекой. Найденке было очень жаль ее. «Пляцит», – шептала она, прислушиваясь к блеянью.
«Бя-а»! – совсем близко прокричала овца. Девочка встрепенулась, смахнула слезы, и в радостном волнении высунулась из окна. Из прогона, который был напротив и вел к плотине на старую водяную мельницу, выбежала овца и, припрыгивая, побежала вдоль села направо. Девочка даже засмеялась от радости. Она снова откинулась в избу и прислушалась. Было по-прежнему пусто и тихо, только в сенях слышался храп и сопенье. Найденка взяла со стола кусок хлеба из оставшихся от ужина, осторожно через окно вылезла на улицу и побежала отыскивать овечку.
Девочка нашла ее уже у ворот соседнего двора. С искренней радостью подбежала она к ней, протягивая кусок. Овечка осталась на месте и стала есть хлеб. Девочка присела к ней, любовно гладила ее, называла ее ласковыми именами и целовала. Думала-ли она в простоте сердца, что это была та самая овца, случайно тоже белая, или это было инстинктивное влечение ребенка приласкаться к кому-нибудь? Долго она возилась с овечкой и, наконец, мирно заснула.
IV
На востоке опять занималась заря. Как и накануне, все каждую минуту готовилось проснуться.
Вот опять, как и в прошлое утро, раздался точь в точь такой-же звук – сперва один, потом другой, повыше, потом третий, и в утреннем воздухе заплакала вчерашняя песня пастушьего рожка, такая же тоскливая и жалобная.