Молчание становилось невыносимым, и они заговорили. Иван рассказал, как услышал крик и обернулся, увидев, что Наталья бросилась туда. В первую минуту он только удивился, когда она упала на колени перед кем-то – из-за неё он не успел разглядеть, кто там был. А потом он увидел (будто показывали крупным планом) её руки – длинные, гибкие, обнажённые – и все в крови, в грязи, в какой-то, как ему показалось, слизи. И его стало рвать. Даже сейчас ему было стыдно за то, что он мучился приступом рвоты, вместо того чтобы бежать к ней. Он испытал потрясение от вида Натальи в такой обстановке.
– Это оттого, что ты для меня неземная, – смущённо сказал Иван.
Он опустился на колени и стал целовать её ладони. Она смотрела в его глаза, такие преданные, обожающие и виноватые, и думала о том, как правдиво и надёжно устроен Иван, он весь перед ней – и в силе, и в слабости. Ивану нечего скрывать, а у неё, в отличие от него, в шкафу лежит крепкий, прекрасно сохранившийся скелет. Наталья вздрогнула и, отгоняя незваных гостей, поспешно произнесла:
– Но как же страшно было, что он – маленький!
Иван поднялся с колен и подал ей бокал с вином.
Он рассказал, что узнал о Толике Евсеенко. Его, взрослого мужчину, так звали все, даже дети; Толик – потому что он был как ребёнок. Его любили, помогали, молодые перед поездкой в ЗАГС заходили в кочегарку, чтобы занести Толику угощение и получить от него не всегда связное напутствие, жители приносили ему продукты, одежду выросших детей. Была ли у него семья? Нет, ни детей, ни жены, ни родителей, и никто не мог вспомнить, откуда он вообще появился в микрорайоне. Иван говорил, что слышал разговор жителей. Им казалось, что Толик жил здесь всегда.
– Что теперь будет с водителем? – спросила Наталья.
– Разберутся, – уверенно ответил Иван. – Свидетелей много, никто не будет наказывать невиновного…
Вспомнили машины полиции и «Скорой», похвалили слаженную работу специалистов. Разговор перескакивал с одного на другое, обрастая деталями, окрашиваясь в новые тона. Теперь они говорили громко, перебивая друг друга, словно надеясь, что остатки напряжения вырвутся, как пар из кастрюли, – через речь. Им обоим уже было неловко перед всеми этими людьми – сбитым Толиком, водителем, экспертами и следователями, которые сейчас, наверное, занимаются происшествием, – за то, что они, придя домой, первым делом завалились в кровать. Ивану было неловко больше, чем Наталье: мало того что его вырвало в самый острый момент, так он ещё не смог отдать должное трагизму случая дома. Вместо того чтобы прочувствовать трагизм, он потащил жену в койку. Он хотел быть уверенным, что с ней ничего не случилось, что она – та же Наталья, которую он знал и любил столько лет, и не нашёл другого способа убедиться в этом… Теперь он жалел о своей поспешности.
Наталья угадывала внутренние метания мужа и чувствовала, как уходит напряжение, словно внутри разжимается