Сейчас он хорошо понимал, что означают эти вспышки. Он понял это давно, в пятнадцать лет, в исправительно-трудовой колонии. Но тогда…
Через полчаса дверь распахнулась, и отец, как ни в чем не бывало, спросил, пойдет ли он обедать.
– Мне сейчас на совещание, очень важный контракт заключаем.
Разумеется, Регина эта тоже останется обедать, разумеется, если она его сотрудница, они вместе поедут на совещание. Нужно было отказаться, но он не мог выговорить ни единого слова. Если он раскроет рот, лицо его перекосится, отец поймет. Они спускались вниз как-то очень уж быстро. Очень быстро для того, чтобы подумать о том, как ему вести себя за столом.
Отец выставил из холодильника тарелки – много тарелок с маринованными рыбами, студнями, соленьями, еще с чем-то. Он торопился. Ему и невдомек было спросить, ест она все это или нет. Регина ковыряла вилкой пододвинутое ей блюдо, отец правой рукой быстро работал вилкой, а в левой держал бумаги, перечитывая их уже в сотый раз. «Так тебе и надо! – подумал Сашка о Регине, которая смотрела на отца сквозь бумаги. – Он и не смотрит…» Отец был молодцом, его так дешево не купишь… В этот миг отец, его отец, вдруг оторвался от бумаг и, перехватив пристальный взгляд Регины, улыбнулся ей. Он улыбался очень искренно всегда, его улыбка обещала полцарства. Ему было тогда только двенадцать лет, и он решил, что отец его просто тряпка. Он обещал полцарства этой очкастой дуре. Какая мерзость!
Два месяца после этого случая он не мог спать, в голове проносилась та самая отцовская улыбка, затылок Регины, и дальше мерцали только белые вспышки, ослепительные белые вспышки. Но потом этот неприятный эпизод стерся из памяти, и он почти забыл о существовании Регины. Дашкино взросление и ожидание ее превращения в маму по-прежнему занимали все его помыслы.
– Не вздумай подстричься когда-нибудь, – наставлял он ее, – у тебя должны быть длинные волосы. До самых колен. Иначе ты не будешь красавицей.
Он расчесывал ее жиденькие каштановые волосы гребнем, Дашка жмурилась и согласно кивала. И тоже ждала, когда же станет наконец красавицей. Иногда, просыпаясь, она бежала к постели брата, толкала его нещадно и спрашивала: «Есе нет?» – «Нет еще, – терпеливо объяснял ей он. – Но скоро, очень скоро…» – и снова проваливался в сон.
В конце лета стояла жара. С маминой смерти прошло два года. Вечером, после поминок, когда гости уже разошлись, а кухня была завалена грязной посудой, потому что папа с бабушкой опять поссорились и та ушла, хлопнув дверью, он спустился в полночь на кухню – то ли попить воды, то ли как-то успокоить щемящее сердце. Поднес стакан к губам и тут вдруг понял – это водка. Подумал: ну и пусть. Может быть, именно это и поможет. Зажал нос и выпил залпом то, что оставалось в стакане. И задохнулся, бросился к крану, полоскал рот. Внутрь проник огонь, и нужно