– Слушай Ольсон. Как уже раньше говорил, я выступаю за соблюдение основополагающих прав человека. Мне это ближе по духу. Уж люблю свободу я и никто, наверное, так ее не любит, как люблю ее я. Судить меня никто не сможет, потому что люблю ее настолько, что готов умереть за нее.
– Ну, вот уж этого не надо, – шутя, сказал Ольсон.
– Так вот. Вмешательство нашего уважаемого государства в дела сугубо совестные нарушают такой принцип, который нарушать нельзя – принцип свободы совести. И дух выбора, который может сделать человек от этого пропадает.
– Ты говорил ведь, что веришь в Бога?
Крисстал от неожиданности услышать данный вопрос оцепенел, и на лице его ясно появилась гримаса удивления. Он спросил:
– Ну да, а это тут причём?
– Так веришь или нет? Говори прямо.
– Ну, знаешь, смотрю я на букашек разных и вижу в них руку Творца. Вот на стаю пчел или муравьев, например. Вот вроде бы роются они себе и роются, а ведь вдумайся о том, как они взаимодействуют друг с другом. Это же феноменально. А ведь они говорить не умеют, и разума у них нет, так значит по чьей-то воле. Значит по воле Божьей. И на все смотрю я: и на стаю птиц, и на сходных существ; и вижу в этом руку Господню. Но вот одно меня смущает…
– И что же? – спросил Ольсон, посмотрев на Крисстала с высока.
– Не вижу руки Творца я в этой системе иерархичной, системе несправедливой, системе уродливой до безобразия. Неравенство не может быть поставлено как главный принцип человеческого устройства, несправедливость тоже… И вот, когда вижу я лик этой системы, то сразу поневоле дьявола вспоминаю, и на меня страх нападает и думы. Тем ли путём мы идем или мы блуждаем давно и до пути истинного нам не добраться? А пророчество из Библии про знак зверя…
– Его интерпретирую так, что бы очернить наше правительство, – перебил Ольсон.
– Не важно! Важно другое; одни люди восседают на тронах в роскошных дворцах, а другие пухнут с голода за Эпохальной стеной.
Ольсон выслушал, стараясь не перебивать; все-таки он на рассуждения Крисстала реагировал сдержанно, поскольку относился к нему уважительно и считал, что этот человек имеет право на свое мнение.
Как только Крисстал закончил, Ольсон выдержал паузу, а потом сказал:
– Ваша либеральная модель гласит…
– Я не совсем либерал, – тотчас поправил Крисстал.
– Ну не ваша, без разницы. Либеральная идеология декларирует, что все от рождения равны и у всех должны быть одинаковые права. Это, вне всякого сомнения, абсурд или ты действительно считаешь, что все вокруг равны? Если это так, то в чем тогда смысл и в чем тогда разница между нами? Кто-то выше, кто-то сильнее, кто-то отличается своей красотой, а кто-то умом и набожностью – все это неравенство.
– Это понятно, но перед лицом закона все должны быть равны.
– Как показывают уроки истории и в грёбаном