Как-то на очередном уроке он, объясняя новый материал, смотрел на Таню: лицо у нее было, как у человека, испытывающего острую физическую боль: она морщилась, дергалась, словно от боли. И в суженных злых глазах было страдание.
Наблюдая за Таней, за ее злыми гримасками, он в какой-то момент почувствовал ее внутреннее состояние, ощутил себя ею – «влез в ее шкуру». Да, ей плохо, тяжело. «Вернувшись обратно в себя», он ощутил сочувствие к ней, ему захотелось ей помочь.
Но Таня продолжала злиться. Ее отрицательные эмоции невольно передавались ему. Порой Таня его страшно раздражала. И одновременно с раздражением жило в его душе сочувствие к ней, к ее детской слабости.
Как-то, сидя в пустом кабинете, проверяя тетрадки и глядя на пустую Танину парту, он задумался о той удивительной связи, которая существует между людьми, даже, казалось бы, неблизкими. Вот он взрослый человек, а Таня еще совсем девчонка, но ее эмоции его заражают. Забавно!
Но если она так страдает, то неужели это только из-за оценок? Может быть, она думает, что он ее «разлюбил»?! Вот это было бы еще забавнее! Хотя ему-то ведь тоже как-то уж слишком неприятно такое ее поведение. Если бы так вел себя кто угодно другой из класса, его бы это так не задело. Что ж, значит они привязались друг к другу, не только он к ней, но и она к нему – и это, в конце концов, даже хорошо: это можно использовать, чтобы повлиять на нее.
Наверное, Таню просто избаловали и поэтому она так болезненно реагирует на «перемену отношения» к ней, тем более, что его она стала воспринимать почти как друга, близкого человека. Но Таня, по-видимому, привыкла, что близкие ее балуют, потакают ей – поэтому воспринимает «тройки» и «двойки» как своего рода предательство с его стороны. Раз он друг, то должен ее баловать – так ей кажется. А он так не делает. Она возмущена. И со своей точки зрения права. Ведь для нее, как и для всякого ребенка, поведение ее близких (скорее всего, родителей) – это образец идеально правильного поведения, с которым сверяются поступки всех остальных людей.
Нужно показать ей другую точку зрения, которую она себе пока не представляет. Причем, сделать это как можно быстрей: ведь и ей плохо, да и ему все это очень неприятно.
Что же такое придумать? Она с ним не хочет разговаривать. Что ж, раз она сама не идет на разговор, придется поговорить с ее мамой, в присутствии самой Тани. Собственно, это будет разговор с Таней: мама нужна просто для того, чтобы Таня пошла на этот разговор. К тому же при маме она не будет так себя вести. И еще очень удобно говорить как будто маме, а на самом деле – для Тани. Пусть она посидит, послушает. По крайней мере, она его выслушает, услышит то, что он скажет.
Когда мама и Таня приходят к нему, он очень спокойно и доброжелательно, не замечая их недружелюбия и настороженности, говорит следующее:
Я вас пригласил, чтобы кое-что обсудить. Заранее могу сказать: у меня нет претензий к Тане. Она хорошая девочка и хорошая