Я не возражал. Подумаешь…
– Вы, вероятно, уже заметили, – продолжал хозяин, – что она гораздо глупее Кайсы. И потом… – Он понизил голос. – По-моему, Мозес ее бьет.
Я вздрогнул.
– Как – бьет?
– По-моему, плеткой. У Мозеса есть плетка. Арапник. Едва я его увидел, как сразу задал себе вопрос: зачем господину Мозесу арапник? Вы можете ответить на этот вопрос?
– Ну, знаете, Алек… – сказал я.
– Я не настаиваю, – сказал хозяин. – Я ни на чем не настаиваю. И вообще о господине Мозесе заговорили вы, я бы никогда не позволил себе первым коснуться такого предмета. Я говорил о нашем великом физике.
– Ладно, – согласился я. – Поговорим о великом физике.
– Он гостит у меня не то третий, не то четвертый раз, – сказал хозяин, – и с каждым разом приезжает все более великим.
– Подождите, – сказал я. – Кого вы, собственно, имеете в виду?
– Господина Симонэ, разумеется. Неужели вы никогда раньше не слыхали этого имени?
– Никогда, – сказал я. – А что, он попадался на подлогах багажных квитанций?
Хозяин посмотрел на меня укоризненно.
– Героев национальной науки надо знать, – строго сказал он.
– Вы серьезно? – осведомился я.
– Абсолютно.
– Этот унылый шалун – герой национальной науки?
Хозяин покивал.
– Да, – сказал он. – Я понимаю вас… Конечно: прежде всего манеры, а потом уже все остальное… Впрочем, вы правы. Господин Симонэ служит для меня неиссякаемым источником размышлений о разительном несоответствии между поведением человека, когда он отдыхает, и его значением для человечества, когда он работает.
– Гм… – произнес я. Это было почище арапника.
– Я вижу, вы не верите, – сказал хозяин. – Но должен вам заметить…
Он замолчал, и я почувствовал, что в каминной появился еще кто-то. Пришлось повернуть голову и скосить глаза. Это было единственное дитя покойного брата господина дю Барнстокра. Оно возникло совершенно неслышно и теперь сидело на корточках рядом с Лелем и гладило собаку по голове. Багровые блики от раскаленных углей светились в огромных черных очках. Дитя было какое-то очень уж одинокое, всеми забытое и маленькое. И от него исходил едва заметный запах пота, хороших духов и бензина.
– Метель какая… – сказало оно тоненьким жалобным голоском.
– Брюн, – сказал я. – Дитя мое. Снимите на минутку ваши ужасные очки.
– Зачем? – жалобно спросило чадо.
Действительно, зачем? – подумал я и сказал:
– Я хотел бы увидеть ваше лицо.
– Это совершенно не нужно, – сказало чадо, вздохнуло и попросило: – Дайте, пожалуйста, сигаретку.
Ну конечно же, это была девушка. Очень милая девушка. И очень одинокая. Это ужасно – в таком возрасте быть одиноким. Я поднес ей пачку с сигаретами, я щелкнул зажигалкой, я поискал, что сказать, и не нашел. Конечно, это была девушка. Она и курила как девушка – короткими нервными затяжками.
– Как-то