– О да!
На борту корабля послышалась резкая то ли алеманнская, то ли данская команда, и гребцы начали табанить веслами, разворачивая суденышко поперек волны.
– Давай-давай, греби!
Кравчий Людовика Толстого устремился к корабельному борту и спустя несколько мгновений с облегчением ухватился за сброшенный канат.
«Спасен», – мелькнуло у него в голове.
А еще спустя несколько мгновений чьи-то крепкие руки втягивали его на палубу чужестранного судна.
– Откуда ж ты такой будешь? – пристально оглядывая гостя, поинтересовался капитан барки.
– Я… охотился тут неподалеку, – запинаясь, ответил Фульк, прикидывая, что делиться истинными причинами заплыва ему все же не стоит. Кто знает, что на уме у этих корабелов. – Конь понес, сорвался с кручи…
– А-а… охотился, – не спуская насмешливого взгляда с юноши, кивнул шкипер. – Так, стало быть, вас следует высадить на берег?
Тут Фульк понял, что сморозил глупость – конечно же, всякий здравомыслящий человек, сорвись он с кручи в реку, пожелал бы вернуться на берег. Королевский кравчий к таким здравомыслящим людям не относился.
– Пожалуй, нет, – вздохнул юноша. – Если вы идете в море, я был бы вам благодарен, когда б меня высадили в землях Франции, а лучше всего – в Анжу. Я щедро награжу вас. У меня с собою здесь нет ни денье, но поверьте – я богат, я весьма богат.
– Ну да, – кивнул, не меняясь в лице, капитан барки. – Кто ж спорит? А, стало быть, земли Нормандии вам не нравятся?
Он повернулся к одному из своих людей и добавил с деланной серьезностью:
– Наверное, охота плохая. А коли так, – капитан махнул рукой, и Фульк почувствовал, как чьи-то твердые, закаленные веслами и тросами, пальцы смыкаются у него на предплечьях, – самое время договориться о цене.
– Я хорошо заплачу! – пытаясь вырваться, закричал королевский кравчий, но, казалось, гостеприимный хозяин его не услышал.
– Ганс, – обратился он к помощнику, – в Монфоре узнай хорошенько, что за рыбка попалась к нам в сеть. И отчего вдруг он так невзлюбил Нормандию – может, здесь найдется кто-нибудь, желающий заплатить за эту голову больше, чем сам этот сосунок.
Фульк еще раз дернулся, но тут что-то тяжелое и твердое обрушилось ему на затылок, свет вспыхнул и померк в его глазах.
Утро, если, конечно, это было утро, встретило графа Анжуйского топотом ног над головой. Он открыл глаза, пытаясь осмотреться, и понял, что с тем же успехом мог бы держать их закрытыми. Когда б не боль в затылке да запах гнилой воды, он бы решил, что врата загробного мира уже захлопнулись за ним. Фульк попытался ощупать темя, но с горечью осознал, что руки крепко связаны.
– Эй, – крикнул он, вернее, ему показалось, что крикнул.
Звук тут же отразился от стены, расположенной не более чем в футе от его носа. Помещение, где он находился, даже самый снисходительный язык не решился бы именовать комнатушкой. Это было что-то вроде ящика, взмывавшего вверх-вниз на речной волне.
Однако