Симеон Гаврас продолжал бесстрастно рассматривать отца Гервасия, точно видел его впервые в жизни.
– Известно ли тебе, что севаста Никотея жива, ныне здравствует…
– Что?! Что ты сказал, монах? – Турмарх, точно камень из баллисты, подлетел к чернецу, едва не сбив его с ног.
Отец Гервасий попятился:
– Жива, здорова и, быть может, в этот час сочетается законным браком.
– Ты лжешь! Озерная пучина сомкнулась над ее головой!
– Сие мне ведомо лишь со слов безбожного мошенника Анджело Майорано, по твоей милости ускользнувшего из моих рук. О том же, что Никотея ныне пребывает в Аахене, во дворце Конрада Швабского, я знаю доподлинно.
Пораженный этой вестью Симеон Гаврас бессмысленно жестикулировал, то открывая, то закрывая рот. Казалось, звуки всех фраз, которые он хотел произнести в единый миг, сцепились меж собой в плотный комок, и теперь турмарх был просто не в силах выдавить из себя ни единого слова.
– Я вижу, мой храбрый друг, ты рад, что она жива.
– Но кто он? – с трудом прохрипел Симеон.
– Как уже было сказано – герцог Швабии. Насколько мне известно, он не представляет собой ничего особо интересного – один из многих рыцарей, коих в Алеманнских землях великое множество.
– Я должен убить его?
– О нет, сын мой, – монах воздел персты к небесам, – сие есть тяжкий грех! Василевс желает, чтобы ты отправился в Аахен и помог Никотее стать императрицей.
Симеон закусил губу, чтобы не взреветь от ярости. Казалось, жги его сейчас раскаленным железом, боль не была бы сильнее той, что он испытывал, выслушивая эти новости.
– Ты можешь потратить на сие предприятие столько золота, сколько будет нужно. Все, кто работает в тех землях на Бюро Варваров, будут находиться под твоей рукой. Но в кратчайшие сроки Никотея должна стать императрицей. Заметь, не женой императора, а именно императрицей. Такова воля нашего повелителя – славнейшего из земных владык.
Симеон тяжело дышал, точно панцирь, привычный до такой степени, что временами турмарх просто забывал о стальной чешуе, вдруг превратился в многопудовые вериги и теснил его грудь. Ища поддержки, турмарх оглянулся на отца – тот смотрел пристально, словно ожидая от сына верного ответа.
– Я… – Симеон до хруста сжал рукоять меча, представляя, с какой радостью раскроил бы череп неведомого ему герцога Швабии. – Я готов.
– Василевс надеется на тебя и облекает высоким доверием, – с ноткой сожаления в голосе напутствовал его отец Гервасий: будь его воля, он бы ни за что не доверил столь щекотливое дело такому бесхитростному, хотя и, несомненно, храброму юнцу. Лучше бы взялся сам.
Но Симеон не уловил нотки разочарования в тоне монаха, зато явственно услышал радостный вздох своего отца.
Людовик Толстый озадаченно поглядел на верного советника. Юный Фульк Анжуйский, наследник одного из крупнейших ленов[8] королевства,