– Скажи-ка мне, извозчик,
Куда меня везешь?
Ведь у меня в кармане
Один несчастный грош.
Извозчик мне ответит:
– Не можешь – не плати.
Ведь сам не знаешь, малый,
Куда тебя везти…
Пять лет счастье ехало с горки вниз. Мальчишка, подложивший картонку под тощий зад. Еще пять лет счастье тупо смотрелось в зеркало. Морщинки, красные глаза, первая седина. «Это я? – размышляло оно. – Счастье?» Мы не скандалили. Не повышали голос. Просто разучились радоваться друг другу.
Привычка не спасала.
Вот последний год – тот да, эпоха ссор. До сих пор стыдно перед Антошкой. Она плакала. Я кричал. Придуманные обиды, ерундовые поводы. И сразу – в крик. Во мне жила странная агрессия. В какой-то детской пьесе у главного злыдня в башке торчал серебряный гвоздь. Если злыдень регулярно не делал гадости, у него болела голова. У меня болела голова, если я не кричал на жену.
Разбежались мы до странного легко. Все – плач и крик – прекратилось с подачей заявления. Словно выключили энергию. И Антошка, десятилетний мудрец, принял ситуацию без демонстраций. "Знаешь, папа, – сказал он мне, – так лучше." Парень унаследовал талант матери. Он говорил банальности, как истину. Новорожденную, свежую истину.
Возможно, так оно и было.
– Не молодой, не старый,
Не мертвый, не живой,
Обобранный до нитки,
Я побреду Москвой.
И вдруг – знакомый дворик,
Где сушится белье.
– Привет, мой друг Татьяна!
Пусти меня в жилье!
– Не пущу, Саша. Не надо.
– Это стихи.
– Я помню. На жилье не рассчитывай.
Захотелось наорать на нее, как в былые времена. Я с трудом сдержался. Черт дернул за язык! – последнюю строфу я произнес вслух. Бывшая восприняла это, как намек. "Не молодой, не старый…" Вместе со злобой на меня обрушилась реальность. Минуту назад между нами стояла стена. Я переживал, суетился, спешил, но не верил. "Кожан", хорек, качок с челюстью были персонажами книги. Я не писал эту книгу, даже не читал – я ее редактировал.
Неудачный оборот, тяжелая фраза…
Меня взяли за шкирку, уложили между страницами – и прихлопнули. Типографским прессом. Плоский, ломкий, как засушенный лист, я смотрел в окно на больничный сад. И боялся обернуться.
– Я отойду печальный –
Все вспомнил, все забыл.
– Тебя, мой друг Татьяна,
Так мало я любил!
Забыто – не забыто.
И больно. И светло.
И то, что будет после,
Уже произошло.
Дежурная медсестра с любопытством поглядывала на нас.
– Вот деньги, – я достал позорные триста баксов. – Больше нет. Возьми, вдруг понадобятся. Если что, я раздобуду еще.
Деньги бывшая взяла, не чинясь.
– Звони в любое время. Днем, ночью…
– Хорошо.
– Если дождешься врача, звони сразу.
– Да.
Диалог без смысла. Я такие вычеркивал. Или сокращал без жалости.
– Может,