Город в кратере. Иван Сергеевич Денисенко

получать пыльные детали, это плохо влияет на его лояльность.

      Князев смотрел с неприязнью и тоской. Вопросы о порте уходили в песок, негодный человечек говорил только то, что нужно ему.

      – Что ж, я рассказал вкратце о нашей компании, а теперь простите, столько дел, столько дел, – Вилкин стряхнул крошки с пиджака и снял трубку: – Коллега, к вам сейчас подойдёт журналист, расскажите ему о работе вашего подразделения, а потом передавайте по цепочке. Да-да, через все отделы!

      Он положил трубку и хищно улыбнулся.

      18.

      – Ефросинья Харитоновна? – несмело спросил Николай.

      Старуха не ответила. Её лицо утопало в таком количестве морщин, что даже нельзя было сказать с уверенностью, открыты ли её глаза.

      – Ефросинья Харитоновна? – повторил Николай.

      – Бабушка плохо слышит, надо громче говорить! – послышалось рядом, и он вздрогнул, увидев за калиткой девушку лет восемнадцати. – Вы из газеты?

      – Как вы догадались?

      – К нам почти каждый год журналисты ходят, – пожала она плечами, протягивая руку, хрупкую и тёплую. – Алина.

      Отец – высокий и крепкий, мать – красивая, располневшая после многих родов. Харитон Трофимович и Мария Евдокимовна, ещё такие сильные, такие надёжные и всемогущие. «Фрося, – говорит мать, – зови давай всех к столу». Стол – длинный, из тёмного дерева. На одном краю зазубрины – Сенька, самый младший, баловался, ножом наковырял, пока тятя не видел. Светлые занавески на окне. Тёмные образа в углу. «Благодарим Тебя, Господи…» Харитон Трофимович заканчивает молитву, все крестятся. Молитва перед едой, она самая простая. А есть ещё много других, тёплых, как свечи, мягких, как куличи, красивых, как золотые купола. Не все слова понятны, но все согревают. Почему от тёмных образов светло, почему от непонятных слов всё делается ясным и понятным?..