Тина подхватила рюкзак и вышла из зала ожидания. Девушка у стойки регистрации была занята, какая-то пассажирка шумно скандалила, туда уже спешили охранники. Тина поморщилась, как от зубной боли: дама напомнила ей Милу, жену Михаила Леонтьева. Тина терпеть не могла таких людей, а их вокруг становилось все больше, стоило только выйти за пределы той зоны комфорта, которую Тина себе наметила.
Она прошла мимо подземной парковки, здраво рассудив, что за руль ей садиться нельзя. Таксисты, увидев добычу, слетелись к ней, и Тина совсем уж было решила вернуться назад и попробовать доехать самостоятельно, потому что ее тяготили и сами шумные таксисты, и мысль об их машинах, в которых полчища микробов и бог знает каких болезней, учитывая количество пассажиров.
– Ну-ка, осади назад! Совсем мозги растеряли!
Голос хрипловатый и явно женский. Тина подняла голову, пытаясь сфокусироваться на обладательнице голоса, и ей это удалось – девушка чуть за двадцать, скуластая и раскосая, крашенная в медный цвет, в синей короткой куртке и темных джинсах.
– Не видите, что ли, она больная совсем. – Девушка взяла Тину за руку. – Поехали.
Тину сотряс кашель, и она едва не выронила рюкзак.
– На-ка, хлебни. – Кто-то из таксистов подал ей пластиковый горячий стаканчик. – Давай залпом.
Тина знала, что в такие стаканчики нельзя наливать горячее, пластик начинает выделять канцероген, но стаканчик уже поднесли к ее губам и почти насильно влили ей в рот горячее содержимое, пахнущее какими-то приправами, среди которых Тина узнала только гвоздику и корицу.
– Это глинтвейн. Сам варил, не отравишься. Градуса почти нет, а греет хорошо.
Горячий напиток обжег саднящее горло, полился в пустой желудок, и Тина закашлялась, поперхнувшись.
– Вези-ка ты ее домой, Василиса. – Кто-то из таксистов взял у Тины из рук рюкзак и уложил на заднее сиденье машины. – Ты права, совсем девка хворая.
Тина села в машину, уткнувшись носом в свой теплый шарф. Сейчас приедет домой, заползет под одеяло и уснет, а Елена Игоревна примется варить бульон, заваривать липовый чай и прочее, что полагается. Через несколько дней болезнь отступит, и самолет унесет Тину в Палермо. Или еще куда-нибудь, где нет зимы, непонятных людей, скандалящих на улицах, и вообще другая жизнь.
– Тебе куда?
– На улицу Веснина. – Тина попыталась вспомнить, есть ли у нее наличные. – Я покажу.
– Я знаю, где это.
Тина чувствовала, что сейчас нырнет в то состояние, которое и сон, и явь, и непонятно что – а возврата оттуда не будет долго. Надо продержаться до дома. И она изо всех сил старалась не уснуть, и ей это пусть с трудом, но удавалось.
– Это, что ли?
Знакомая кованая калитка, за ней дорожка. Надо пройти по ней, надо добраться до кровати и упасть, зарывшись в чистые простыни. И спать, спать… А ключ застрял в замке. Нет,